Генри Хаггард - Мари. Дитя Бури. Обреченный

Отворилась калитка, и слуга объявил о прибытия бравого капитана с несколькими офицерами. Кечвайо велел их впустить, слуга что-то крикнул, вошли трое или четверо воинов и громогласно приветствовали короля. Завидев меня, они умолкли и замерли в нерешительности. Тогда Кечвайо коротко и ясно объявил им и советнику, пришедшему следом, что я королевский гость и, если он сочтет нужным, стану его посланником к белым людям. Причем тот, кто посмеет сказать мне дурное слово или косо посмотрит в мою сторону, поплатится жизнью, какое бы высокое положение ни занимал. Вестники должны были объявить королевский указ по всей стране и близлежащим поселкам. Затем он по-дружески протянул мне руку, посоветовал быть осторожнее, предложил навещать его, когда мне вздумается, и, наконец, выпроводил вместе со всеми остальными.

Минут через пять я вернулся в хижину и услышал, как голосистые глашатаи провозглашают указ короля. Теперь я мог вздохнуть свободно.

Неделя после беседы с Кечвайо тянулась мучительно долго. За себя я не опасался, ибо королевский указ выполнялся неукоснительно. Кроме того, история о громиле, пожелавшем на меня поохотиться в загоне для скота, стала широко известна, и желающих разделить его участь не нашлось. Хижину мою не трогали и регулярно снабжали продуктами. Мне разрешалось бродить где вздумается с моей кобылой и говорить с кем пожелаю, даже ездить верхом, что я делал крайне редко, и то поблизости от города, боясь вызвать излишние подозрения или встретить зулуса, не знакомого с королевским указом. В этих поездках меня неизменно сопровождали быстроногие стражи и вооруженные воины, якобы для защиты, а на самом деле, чтобы убить, если мое поведение покажется им подозрительным.

Во время прогулок я встречал старых знакомых, с некоторыми туземцами не виделся уже давным-давно. Казалось, они рады меня видеть и были не прочь поболтать о былых временах, однако о нынешних событиях помалкивали, только повторяли, что войны не миновать. Вестей о Хеде и Энскоме не приходило, правда, я не решался наводить о них справки напрямик. Один надежный человек заверил меня, что последних миссионеров и торговцев выслали из страны и теперь во всем Зулуленде нет ни одного белого человека, ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, кроме меня. Их страна полностью черная, с гордостью говорили туземцы, намекая на цвет кожи, как было до правления короля Чаки. Мне оставалось терзаться беспокойством, не имея возможности с кем-то по делиться, и надеяться, что Зикали честно сыграет свою роль и ото шлет молодых людей целыми и невредимыми.

Почему нет? Ведь ему нужен был я, а не они. Он принял эту парочку, вернее, поймал в ловушку всего лишь как моих спутников, которые не могли со мной разлучиться. Тогда, по крайней мере, я в это верил.

Однажды появился проблеск надежды. Дней через пять после беседы с Кечвайо я встретил Гозу и узнал от него, что посланники короля вернулись из Черного ущелья и у них есть для меня слова от самого Зикали. Вот они:

«Велите Гозе передать Макумазану мое сожаление, что нам не удалось попрощаться, ведь по утрам я крепко сплю. Велите передать, что я рад его встрече с королем, ибо для того я и позвал его в землю зулу. Велите передать, что ему нечего опасаться, и, если у него тяжело на душе за тех, кого он любит, пусть утешится. Духи хранят их и его самого, и никогда он и они не были в большей безопасности, чем сегодня».

Выслушав Гозу, я спросил, могу ли взглянуть на посланника. Оказалось, нет, того уже отправили с другими поручениями. Я уточнил, не забыл ли Гоза чего упомянуть. Да, говорит, есть кое-что, вестник еще сказал, что письмо насчет одеял теперь наверняка в Натале. Тут вдруг он сменил тему и предложил мне пойти с ним в Долину костей, где ему надлежало проследить за тем, как строят хижины для Зикали и его людей. Разумеется, я согласился, надеясь по дороге выведать у него какие-нибудь подробности.

Город Кечвайо стоит на склоне, к северо-востоку от равнины Улунди, вернее, стоял, ведь его давным-давно сожгли. Подъем становился все круче, вглубь холмов врезались ложбины, среди них и лежала Долина костей. Она ничем особенно не выделялась, как Черное ущелье, – ни вздымающихся скал, ни поваленных гранитных столбов. Обычная долина с крутыми склонами, оставленная рекой, подножие более крутого склона усеяно валунами. Местами росли высокие алоэ, издали походившие на людей, разбежавшихся во все стороны. Их нижние листья съежились и почернели от пожаров. Попадались и молочаи, серые и безлистные, с отростками, похожими на пальцы рук, а среди них прятались хилые колючие деревца, борясь за жизнь в бедном грунте.

Все же имелась одна особенность. Со склона в эту узкую лощину вдавался гребень или отрог шестидесяти или семидесяти ярдов в длину и двадцати в ширину, завершавшийся плоским выступом в сорока футах над землей. На гребне тоже рос ли высокие алоэ, пока хватало почвы, ближе к краю она истощалась или вода размыла грунт.

Здешний пейзаж был и наверняка остается безжизненным из-за постоянной тени холмов, бо льшую часть дня заслоняющих со бой солнце. Все кругом, особенно в дождь, как в этот раз, казалось сырым и убогим, хотя дно ущелья и поросло высоким бурьяном и цветами с дурным запахом. Потому зулусские короли и избрали унылое, необитаемое ущелье местом казней. Во всяком случае, в траве валялись черепа и крупные кости убитых, обглоданные гиенами и шакалами и почерневшие от времени. Особенно много останков было под упомянутым столообразным выступом и вокруг него.

По словам Гозы, королевские палачи обычно волокли свою жертву к краю выступа скалы и сбрасывали вниз, живых или мертвых, а ведьмам еще и глаза выкалывали.

В таком-то месте Зикали пожелал остановиться, пока гостит в Улунди. Разумеется, трудно было найти более уединенный уголок. Кечвайо рассказывал, а Гоза подтвердил его слова, будто здесь больше духов, чем во всей земле зулу. Не считая гребня напротив поселка Дингаана, где я однажды подстрелил стервятников, спасая жизнь себе и своим спутникам [110]. Даже днем люди обходят его стороной, а в ночные часы и подавно ничто не заставит их подойти к ложбине, во всяком случае в одиночку.

Сбоку выступа и у его основания, рядом с родником, большая группа туземцев в спешном порядке, словно желая поскорее разделаться с работой, возводила хижины для Зикали и его людей. А на полпути к ущелью, чем долина и была, по сути, шагах в двадцати пяти от места, откуда сбрасывали осужденных, расчистили и выровняли круглую площадку, способную вместить пятьдесят или шестьдесят человек. По словам Гозы, здесь разместятся король и Совет, когда придут искать у Зикали просветления.