Генри Хаггард - Мари. Дитя Бури. Обреченный

Я растерянно огляделся. Идти по равнине пешком было равносильно самоубийству, ну и что же мне оставалось? Обследовав скалу, я заметил промоину, поросшую жидким кустарником, за тысячу лет ее выдолбила дождевая вода. Бросившись туда, я принялся с трудом взбираться наверх, благо зулусы, занятые на дальнем склоне, меня не заметили. Наконец я достиг самой вершины почти голого камня, лишенного растительности, если не считать ложбинки с почвой на южной стороне, где в сезон дождей растут травы, папоротники и несколько чахлых рас тений, похожих на алоэ.

Первым делом, взобравшись туда, я утолил жажду, зачерпнув воды из дождевой лужицы, которая скопилась в чашевидном углублении. На вкус она показалась мне слаще нектара, и я будто заново родился. Затем укрылся как мог травой и сухими листьями и притих.

Сверху, с края обрыва, передо мной широко расстилалась равнина. Из своего орлиного гнезда в сотнях футов над землей я мог наблюдать за всем, что происходит внизу. Так я стал свидетелем гибели солдат, сражавшихся до последнего. Они держались мужественно, и меня переполняла гордость за соотечественников. Один молодой солдат побежал вверх по склону и достиг маленькой площадки в пятидесяти футах подо мной, а следом неслись несколько зулусов. Он укрылся в пещерке и оттуда выстрелил в них три или четыре раза, пока у него не кончились патроны. Зулусы похвалили его за храбрость и убили. Может статься, он был последним солдатом, павшим в битве при Изандлване.

Зулусы принялись опустошать лагерь, и это было ужасное зрелище. Забрали волов, кроме тех, что были запряжены в фургоны и прицеплены к орудиям, и лошадей, каких смогли поймать, и увели в Улунди в качестве военного трофея, как я узнал впоследствии. Затем убитых солдат раздели, и кафры надели их красные мундиры и забрали ружья. Они побросали консервы, а спиртное выпили. Эти невежды даже глотали лекарства и потом ходили, пошатываясь, а другие падали и засыпали.

Спустя час или два с той стороны, куда отбыл генерал, прискакал во весь опор офицер, он заехал прямиком в лагерь, где палатки стояли прямо, ибо растяжки никто не ослабил, как делают при нападении, и даже флаги полоскались на ветру. Как бы я хотел предостеречь его, но, увы, это было выше моих сил. Он подъехал к штабной палатке, как вдруг оттуда повыскакивали зулусы, размахивая длинными копьями. Офицер осадил лошадь и на миг замер в нерешительности, затем опомнился и бешеным галопом покакал прочь. Он остался невредим, хотя зулусы бросали в него копья и стреляли. После этого они еще похозяйничали в лагере, а затем ушли.

Как будто забрезжила надежда на спасение, но не тут-то было. Бесконечное множество зулусов взобралось на гору Изандлвана со всех сторон, они спрятались за камнями и в высокой траве, видно, обозревали окрестности. Кроме того, несколько капитанов поднялись на ту самую площадку, откуда из пещерки отстреливался молодой солдат, и устроили там лагерь. На закате они расстелили свои циновки и поели, не разжигая костра. Вскоре стемнело, и мой побег стал невозможен, поскольку, спускаясь на ощупь, я мог оступиться и разбиться насмерть. Со стороны Роркс-Дрифт раздавалась непрерывная стрельба, очевидно, там шла ожесточенная борьба, и у меня мелькнула мысль: чем же все закончится?

Немного погодя вдалеке послышался лошадиный топот и скрип колес артиллерийских орудий. Капитаны подо мной тоже их услышали, и один сказал другому, что это, мол, возвращаются в лагерь солдаты, ушедшие на рассвете. Они прикидывали, удастся ли собрать все войско воедино и напасть на них, но сразу отбросили этот план. Полки, бившиеся сегодня, ушли, так как уже выбились из сил, а другие выполняли приказ атаковать белых за рекой.

Поэтому зулусы затихли и прислушались, как и я в своем орлином гнезде. Ночь выдалась безлунная, небо затянули облака. Послышался приглушенный голос командующего. Отряд, не имея возможности ехать дальше в темноте, был вынужден расположиться лагерем среди тел погибших, и солдаты, похоже, гадали, скоро ли наступит их очередь. Так бы и случилось, если бы зулусы не подкачали с военной стратегией. Ведь и пятисот тысяч воинов достаточно, чтобы на рассвете атаковать англичан и не дать им уйти. Однако судьба распорядилась иначе, схватили лишь немногих, а остальным удалось спастись.

За час до рассвета отряд снялся и с первыми лучами солнца исчез за перевалом. Какие мысли были у них на душе и что сулило им будущее? Капитаны с площадки подо мной тоже пропали, равно как и стражи, оцепившие склон горы, я видел, как они растворились в утренней мгле. Однако, когда рассеялись сумерки, я увидел группу людей, собравшихся на перевале, вернее, на обоих. Увы, теперь я не мог совершить задуманное, догнать отряд англичан на перевале. Путь отрезан. Но и не век же тут сидеть без еды, тем более что скоро зулусы взберутся ко мне – они захотят использовать мое укрытие как наблюдательный пост. Пока еще мог худо-бедно укрыться в тумане и утренних тенях, я спустился тем же путем, каким взобрался на скалу, и достиг равнины. Кругом ни живой души, ни белых, ни черных, одни только мертвые тела! Я был последним англичанином, который за прошедшие недели или даже месяцы стоял на равнине Изандлвана.

Такого со мной, пожалуй, еще не случалось, после этой адской ночи я оказался в полном одиночестве посреди Долины смерти, вглядываясь в искаженные лица тех, кто еще вчера был полон жизни. Вскоре у меня заурчало в животе, ведь я не ел уже целые сутки и умирал с голоду. Поблизости стоял фургон с провизией, который разграбили зулусы, и я заметил консервы с солониной, валявшиеся на земле, а среди разбитого стекла отыскал несколько чудом уцелевших бутылок пива. Тогда я подобрал копье, вытер как следует о землю, открыл с его помощью банку и, поставив ее на травянистую кочку рядом с мертвым солдатом, вернее, между ним и зулусом, которого он убил, принялся с жадностью поглощать солонину, а когда наелся, отбил горлышки у пары бутылок и утолил жажду. Пока я ел, ко мне с жалобным воем подошел большой лохматый пес в серебристом ошейнике. По-моему, это был эрдельтерьер. Поначалу я принял его за гиену, но, обнаружив свою ошибку, бросил ему несколько кусков мяса, с которыми он управился в два счета. Вероятно, пес принадлежал какому-то убитому офицеру, правда, на ошейнике не было жетона с кличкой. Бедное животное, которому я дал имя Потеряш, сразу ко мне привязалось. Надо сказать, он жил у меня до тех пор, пока не умер от желтухи. Это случилось в Дурбане, накануне моего путешествия к копям царя Соломона. Преданней друга и попутчика, чем этот пес, я не встречал.

Восстановив таким образом силы, я огляделся и подумал, куда же мне податься? В пятидесяти шагах пасся крепкий пони басуто, оседланный и взнузданный, седло на нем съехало набок. Пони щипал травку, насколько позволяли удила. Подкравшись, я запросто поймал его и привел обратно к фургону. Судя по ярлыку седельной мастерской, этот пони принадлежал туземному кавалерийскому отряду капитана Шепстона. Большие седельные вьюки из оленьей кожи я наполнил банками с солониной, парой-тройкой бутылок пива, и вот везение – нашел упаковку шведских спичек. Кроме того, я прихватил винтовку убитого солдата и вдобавок десяток с лишним патронов, они остались у него на поясе, видать, парня убили в самом начале сражения.