Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 26. Белые и синие

Смит и английские солдаты провожали гренадеров, которые колонной прошли перед двумя рядами солдат в красных мундирах; те отдавали им честь до тех пор, пока они не оказались вне пределов досягаемости турецких пуль.

А Бонапарт, как было сказано, удалился в свою палатку. Он велел принести ему Плутарха и читал биографию Августа; думая о Ролане и его храбрецах, которых в этот час, вероятно, убивали турки, он бормотал, подобно Августу после сражения в Тевтобургском лесу: "Вар, верни мне мои легионы!"

На сей раз ему не у кого было требовать свои легионы: он сам оказался в роли Вара.

Внезапно послышался сильный шум и до него донеслись голоса, распевавшие "Марсельезу".

Чему они радовались и отчего они пели, эти солдаты, в то время как их генерал плакал от ярости и горя?

Бонапарт бросился к выходу из палатки.

Первым делом он увидел Ролана, своего адъютанта Рембо и младшего лейтенанта Фаро, прыгавшего на одной ноге, как цапля: другая была пробита пулей.

Раненый опирался на плечо Богини Разума.

За ними следовали двести солдат, которых Бонапарт считал погибшими.

— Ах! Дружище, — сказал он, пожимая руки Ролана, — а я уже не надеялся тебя увидеть, решив, что ты сгорел в этом пекле… Черт возьми, как вам удалось оттуда выбраться?

— Рембо вам об этом расскажет, — отвечал Ролан, удрученный тем, что обязан жизнью англичанину. — Я не могу говорить: меня слишком мучит жажда, я должен напиться.

Взяв со стола сосуд из пористой глины, в котором вода всегда оставалась холодной, он осушил его залпом, а Бонапарт тем временем отправился к своим солдатам, радуясь их возвращению, тем более что он уже не ожидал когда-либо их увидеть.

Вспоминая на острове Святой Елены о Сен-Жан-д’Акре, Наполеон сказал: "Судьба Востока заключалась в этой крепостишке. Если бы Сен-Жан-д’Акр пал, я изменил бы облик мира!"

Этот вздох сожаления, вырвавшийся у Бонапарта двадцать лет спустя, дает понять, что должен был он испытывать, когда, признав, что не может взять эту крепость, велел огласить во всех дивизиях армии следующий приказ. Бурьенн, как всегда, написал под его диктовку:

"Солдаты!

Вы преодолели пустыню, отделяющую Африку от Азии, быстрее, чем арабы.

Армия арабов, которая выступила в поход, чтобы завоевать Египет, уничтожена. Вы взяли в плен ее генерала, захватили ее походное снаряжение, поклажу, бурдюки, верблюдов.

Вы овладели всеми крепостями, которые стоят на страже у колодцев пустыни.

Вы рассеяли на поле битвы у горы Табор тьму воинов, явившихся со всех концов Азии в надежде разграбить Египет. Наконец, после того как с горсткой солдат мы в течение трех месяцев вели войну в сердце Сирии, захватив сорок орудий полевой артиллерии, пятьдесят знамен, взяв в плен шесть тысяч человек и срыв укрепления Газы, Яффы, Хайфы и д 'Акра, мы возвращаемся в Египет, ибо пора высадить там десант.

Через несколько дней у вас появится надежда захватить пашу прямо в его дворце, но крепость д Акр не стоит того, чтобы терять из-за нее несколько дней, и те храбрецы, которых мне придется здесь потерять, слишком нужны мне ныне для главных боевых действий.

Солдаты! Впереди у нас путь, полный лишений и опасностей. В этом походе мы обезвредили Восток, но, возможно, нам еще придется отражать удары нескольких западных стран.

Вам доведется снова увенчать себя славой в тех краях, и, поскольку в пылу стольких сражений каждый день отмечен гибелью храбреца, новые храбрецы должны прийти на смену погибшим и в свою очередь встать в ряду тех воинов — их немного, — что задают тон посреди опасностей и завоевывают победу".

Продиктовав этот приказ Бурьенну, Бонапарт встал и вышел из палатки, словно желая подышать свежим воздухом.

Обеспокоенный Бурьенн последовал за ним. Обычно события не оставляли на каменном сердце генерала столь сильного отпечатка. Бонапарт взошел на небольшой холм, возвышавшийся над лагерем, присел на камень и долго не двигался, устремив взор на полуразрушенную крепость и море, расстилавшееся перед ним насколько хватало глаз. Помолчав, он наконец произнес:

— Люди, что напишут историю моей жизни, будут гадать, почему я так долго цеплялся за эту несчастную крепостишку. Ах! Если бы я взял ее, как надеялся!

Он уронил голову на руки.

— Если бы вы ее взяли?.. — спросил Бурьенн.

— Если бы я ее взял, — вскричал Бонапарт, хватая его за руку, — я нашел бы в городе сокровища паши и оружие для трехсот тысяч солдат; я бы поднял и вооружил всю Сирию; я пошел бы на Дамаск и Алеппо; я пополнил бы свою армию за счет всех недовольных; я объявил бы народам об отмене рабства и тиранического правления пашей; я пришел бы в Константинополь с вооруженной силой; я разрушил бы турецкую империю и основал бы на Востоке новую великую империю, которая определила бы мое место в истории, и, быть может, я вернулся бы в Париж через Адрианополь и Вену, уничтожив Австрийскую монархию!

Читатель видит, что намерения Бонапарта напоминали планы Цезаря перед тем, как он пал от кинжалов убийц; поход в Египет был для генерала сродни войне, начатой у парфян; ей было суждено завершиться лишь в Германии.

Победитель Италии был сегодня столь же далек от завоевателя пирамид, как некогда деятель 13 вандемьера был далек от победителя Италии.

Провозглашенный в Европе величайшим из современных полководцев, он пытается, будучи на берегах, где сражались Александр Македонский, Ганнибал и Цезарь, сравняться с вождями древних времен, если не превзойти их, и он превзойдет их, ибо хочет совершить то, о чем они лишь мечтали.

"Что стало бы с Европой, — вопрошает Паскаль по поводу Кромвеля, который умер от почечно-каменной болезни, — если бы в его утробе не оказалось этой песчинки?"

Как бы повернулась судьба Бонапарта, если бы эта "крепостишка" Сен-Жан-д’Акр не оказалась на его пути?

Он размышлял о великой тайне неведомого будущего, но внезапно его внимание привлекла черная точка между двумя горами хребта Кармель: постепенно увеличиваясь, она приближалась.

Постепенно стало видно человека, и вскоре можно было разглядеть солдата из созданного Бонапартом отряда верблюжей кавалерии, "с помощью которого он преследовал беглецов после битвы". Он ехал с предельной скоростью, на какую был способен его дромадер.

Бонапарт встал, достал из кармана подзорную трубу и, взглянув в нее, воскликнул:

— Хорошо! К нам прибыли известия из Египта.

Он остался стоять.

Гонец тоже его узнал и тотчас же повернул верблюда, который направлялся в сторону лагеря, к холму. Бонапарт спустился вниз, сел на камень и стал ждать.