Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 26. Белые и синие

Поскольку приготовления к ужину и особенно переодевание г-жи Тейч требовали получасовой задержки, было решено, что мальчики посвятят это время сборам в дорогу.

Дилижанс, следующий в Париж, где было заказано место для Эжена, отправлялся на рассвете; Шарль намеревался проводить своего друга до дилижанса, а затем отправиться в Ауэнхайм, где располагался штаб Пишегрю.

Ауэнхайм находился в восьми льё от Страсбура.

Это была одна из восьми-десяти крепостей, что были раскиданы вокруг Страсбура подобно часовым, охранявшим безопасность наших границ.

Шарлю следовало хорошо выспаться перед столь трудным днем.

Поэтому г-жа Тейч и предложила юношам уложить свои бумаги и собрать вещи, прежде чем садиться за стол, чтобы у них осталось больше времени для сна.

Тем временем Ожеро отправился в свою казарму предупредить, что будет ужинать в городе и вернется поздно ночью, если вообще вернется.

Ожеро как учитель фехтования пользовался множеством привилегий, которых были лишены другие парижские волонтеры, но и те тоже, в отличие от прочих солдат, пользовались некоторыми льготами.

Мальчики оставили дверь, соединявшую их номера, открытой; таким образом, они могли продолжать разговор, находясь в разных комнатах.

Каждый из них, перед тем как расстаться с другом, обдумывал свое будущее и строил планы в зависимости от того, каким оно ему виделось.

— Что до меня, — говорил Эжен, сортируя свои бумаги, — то мой путь уже предначертан. Я всегда буду только солдатом; я очень плохо знаю латынь и питаю к ней глубокое отвращение, не говоря о греческом, из которого я не знаю ни единого слова; зато пусть мне дадут любую лошадь, и я оседлаю ее; я бью без промаха с двадцати шагов, и Ожеро говорил уже тебе, что я не побоюсь сразиться на шпагах или саблях с кем угодно. Как только я слышу звук барабана или трубы, мое сердце начинает биться сильнее и кровь приливает к лицу. Я наверняка буду солдатом, как отец. Кто знает, может быть, и генералом, подобно ему. Как прекрасно быть генералом!

— Да, — ответил Шарль, — но посуди, к чему это приводит; посмотри на своего отца, ты ведь уверен, что он невиновен, не так ли?

— Разумеется, уверен.

— Ну, а ему, как ты говорил, грозит ссылка или даже смерть?

— Ба! Разве Фемистокл, участвовавший в Марафонской битве и победивший в битве у Саламина, не умер в изгнании? Незаслуженная ссылка превращает генерала в героя; смерть, настигая невинного, превращает героя в полубога. Разве ты не хотел бы быть Фокионом, рискуя выпить чашу с цикутой, подобно ему?

— Цикута цикуте рознь, — сказал Шарль, — я предпочел бы цикуту Сократа — вот мой герой.

— Ах! Я его тоже не отвергаю; он начинал как солдат, спас жизнь Алкивиаду в Потидее и Ксенофонту — в Делиуме. Тому, кто спасал жизнь своему ближнему, Шарль, римляне вручали самый красивый венок из дубовых листьев.

— Спасти жизнь двух человек и погубить, возможно, шестьдесят тысяч жизней, как Фокион, которого ты только что упомянул, в сорока пяти сражениях, где он участвовал, — ты полагаешь, это равный счет?

— Да, клянусь честью, если эти двое — Алкивиад и Ксенофонт.

— Я не настолько честолюбив, как ты, — сказал Шарль со вздохом, — ты хочешь быть Александром, Сципионом или Цезарем, я же был бы доволен, став если не Вергилием — есть только один Вергилий, и другого уже не будет, — то хотя бы Горацием, Лонгином и даже Апулеем. Тебе нужен бивак, армия, кони, палатки, яркие мундиры, барабаны, горны, трубы, военные марши, треск выстрелов и грохот пушек; меня же вполне устраивает aurea mediocritas [7] Золотая середина (лат.). поэта: маленький домик, полный друзей, большая библиотека, полная книг, жизнь, проходящая в трудах и мечтаниях, а в конце — смерть праведника — это даже больше того, что я прошу у Бога. Ах, если бы только я знал греческий!

— Но ведь ты направляешься к Пишегрю, чтобы стать со временем его адъютантом!

— Нет, для того, чтобы сразу же стать его секретарем; ну вот, моя сумка заполнена.

— И мой чемодан собран.

Эжен прошел в комнату Шарля.

— Ах, — сказал он, — какой же ты счастливец, ты знаешь предел желаниям, и, по крайней мере, у тебя есть возможность достичь своей цели, а вот я…

— Разве ты не считаешь, что мое честолюбие столь же велико, как твое, дорогой Эжен, и стать Дидро не менее трудно, чем маршалом Саксонским, или Вольтером — не легче, чем господином де Тюренном? По правде говоря, я не стремлюсь быть ни Дидро, ни Вольтером.

— Как и я — маршалом Саксонским.

— Все равно, пожелаем этого друг другу.

В тот же миг послышался голос Пьера Ожеро, стоявшего у подножия лестницы:

— Идите сюда, молодые люди! Стол уже накрыт!

— Пойдемте, господин ученый, — сказал Эжен.

— Пошли, гражданин генерал! — отозвался Шарль.

Это был тот редкий случай, когда оба хотели того, что было уготовано им Богом, и желали себе того, что было предназначено им Провидением.

В заключение скажем еще несколько слов об ужасных событиях этого дня, после чего вернемся к нашим юным друзьям.

В шесть часов вечера почтовая карета, снаряженная в путь, подъехала к гильотине, к перекладинам которой был привязан Евлогий Шнейдер. Сидевшие в ней жандармы сошли на землю, отвязали Шнейдера, втолкнули его в карету и усадили между собой. Затем почтовая карета понеслась во весь опор по дороге в Париж.

Двенадцатого жерминаля II года Республики (1 апреля 1794 года) Евлогий Шнейдер из Випефельда был обезглавлен согласно приговору Революционного трибунала за то, что посредством взяток и безнравственных, жестоких поступков, путем возмутительнейших бесчеловечных злоупотреблений именем и властью революционной комиссии он притеснял, грабил и убивал, лишал состояния и спокойствия многие мирные семейства.

Несколько дней спустя на тот же эшафот взошли поэт-сапожник Юнг, музыкант Эдельман и бывший префект безансонского коллежа Монне.

Из пяти голов, которые возвышались над столом Евлогия Шнейдера в день достопамятного обеда, во время которого мадемуазель де Брён добивалась помилования своего отца, четыре месяца спустя лишь голова Шарля осталась на плечах.

Ужин был превосходным, а ночь прошла еще лучше. Ожеро не стал возвращаться в казарму, то ли не желая беспокоить товарищей по общей спальне, то ли чтобы проводить своих друзей.

На следующее утро, в шесть часов, у дверей гостиницы "У фонаря" остановилась двуколка.

Госпожа Тейч заявила, что ее бедный малютка Шарль не настолько крепок, чтобы проделать восемь льё за один день, и, следовательно, она и старший сержант Ожеро проводят его до Бишвиллера, что составляло более двух третей пути.

Они пообедают в Бишвиллере, и, поскольку от этого маленького городка до Ауэнхайма всего лишь два с половиной льё, Шарль проделает этот путь пешком.