Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

— Выше! Выше!

Королева последовала этому приглашению и продолжала подниматься.

Барнава бросило в жар со стыда.

— Как выше? — спросил он.

— Да, — отозвался лакей, — здесь у нас столовая и апартаменты господ членов Национального собрания.

Барнава осенило: так, значит, Петион занял комнаты второго этажа для себя и своих товарищей, а королевскую семью отправил на третий этаж.

Молодой депутат ничего не сказал, однако, опасаясь недовольства королевы, когда она увидит комнаты третьего этажа, предназначенные Петионом для нее и членов ее семьи, Барнав поспешил опустить юного принца на лестничную площадку, едва они поднялись на третий этаж.

— Государыня! Государыня! — вскричал дофин, обращаясь к матери. — Мой друг Барнав уходит!

— И правильно делает, — со смехом заметила королева: ей было достаточно беглого взгляда, чтобы оценить апартаменты.

Как мы уже сказали, они состояли из трех небольших смежных комнат.

В первой из них расположилась королева с дочерью; вторую заняли мадам Елизавета, дофин и г-жа де Турзель; король прошел в третью комнату: она была небольшая, но зато с отдельным выходом на лестницу.

Король очень устал; в ожидании ужина он хотел прилечь. Однако кровать пришлась ему не по росту; спустя минуту он был вынужден подняться и, отворив дверь, попросить стул.

Господин де Мальден и г-н де Валори уже заняли свои места на лестнице. Господин де Мальден, которому было ближе, спустился во второй этаж, взял в столовой стул и отнес его королю.

У Людовика XVI в его комнатушке уже был один стул; он приспособил к нему другой, принесенный г-ном де Мальденом, чтобы сделать себе ложе по росту.

— Ах, государь! — всплеснул руками г-н де Мальден и горестно покачал головой. — Неужели вы собираетесь провести таким образом целую ночь?

— Разумеется, сударь, — ответил король и потом прибавил: — Кстати, если все то, что мне без устали твердят о нищете моего народа, правда, то как же тогда должен был бы радоваться любой из моих подданных такой каморке, такой кровати и таким вот двум стульям!

И он вытянулся на самодельном ложе, словно готовя себя к предстоящим страданиям в Тампле.

Спустя минуту их величествам доложили, что кушать подано.

Король спустился вниз и, увидав шесть приборов, поинтересовался:

— Почему шесть кувертов?

— А как же? — удивился лакей. — Один — для короля, другой — для королевы, третий — для мадам Елизаветы, четвертый — для ее королевского высочества принцессы, пятый — для монсеньера дофина, шестой — для господина Петиона.

— Почему же тогда нет приборов для господина Варнава и господина Латур-Мобура? — спросил король.

— Были приборы и для них, государь, — отвечал лакей, — но господин Барнав приказал их унести.

— А куверт для господина Петиона он оставил?

— Господин Петион потребовал, чтобы его куверт оставили.

В это самое мгновение важный, даже более чем важный, — суровый депутат от Шартра появился в дверном проеме.

Король сделал вид, что не замечает его и, обращаясь к лакею, продолжал:

— Я сажусь за стол только вместе с членами своей семьи; мы едим в семейном кругу либо с теми, кого приглашаем; в противном случае мы не будем есть вообще.

— Так я и знал! — вскричал Петион. — Ваше величество, видимо, забыли о том, что говорится в первой статье «Декларации прав человека»; но я думал, что вы хотя бы притворитесь, будто помните о ней.

Король, сделав вид, что не слышит Петиона, как за минуту до этого сделал вид, будто не видит его, взглядом и движением бровей приказал лакею унести лишний прибор.

Лакей повиновался. Петион в бешенстве удалился.

— Господин де Мальден, — приказал король, — затворите дверь, чтобы мы, насколько это возможно, остались в своем кругу.

Господин де Мальден исполнил приказание, и Петион услышал, как за ним захлопнулась дверь.

Так королю удалось поужинать с семьей.

Оба телохранителя, как обычно, прислуживали за столом.

Шарни так и не появился; даже если в его услугах больше не нуждались, он по-прежнему оставался рабом королевы.

Однако бывали минуты, когда его бесстрастное служение ранило женское самолюбие королевы. Во время ужина Мария Антуанетта то и дело искала глазами Шарни. Как бы она хотела, чтобы, после того как он ей подчинился, он нарушил ее запрет!

В то мгновение, когда король, поужинав, отодвинул стул, чтобы встать из-за стола, дверь, ведущая из гостиной в столовую, распахнулась, вошел лакей и от имени г-на Варнава попросил их величества занять апартаменты во втором этаже.

Людовик XVI и Мария Антуанетта переглянулись. Следовало ли из чувства собственного достоинства отвергнуть любезность одного, дабы наказать грубость другого? Возможно, таково и было бы решение короля, если бы не дофин, который бросился в гостиную с криком:

— Где он? Где мой друг Варнав?

Королева последовала за дофином, король — за королевой.

Варнава в гостиной не было.

Из гостиной королева прошла в комнаты: как и в верхнем этаже, их было три.

Богатством убранства комнаты не отличались, зато все так и сверкало. Свечей — хоть и в медных подсвечниках — было множество.

В пути королева несколько раз восхищенно вскрикивала, когда они проезжали мимо прекрасных садов; теперь комната ее была украшена лучшими цветами сезона, а в отворенные окна врывался свежий воздух, изгоняя застоявшиеся терпкие запахи; муслиновые занавески должны были скрывать венценосную пленницу от любопытных взглядов.

Обо всем этом позаботился Барнав.

Несчастная королева печально вздохнула: шесть лет назад все это сделал бы для нее Шарни.

Кстати, Барнав был настолько деликатен, что не явился за благодарностью.

Это также было похоже на Шарни.

Каким образом у мелкого провинциального адвокатишки оказались те же предупредительность и тонкость, что и у самого блистательного и изысканного придворного?

Все это не могло не заставить женщину задуматься, даже если эта женщина была королева.

Итак, часть ночи королева ломала голову над этой непостижимой тайной.

Что же в это время делал граф де Шарни?

Как мы уже видели, он по знаку королевы ретировался и больше не появился.

Шарни, полагавший своим долгом неотступно следовать за Людовиком XVI и Марией Антуанеттой, был счастлив, что приказ королевы, причину которого он даже не пытался искать, позволяет ему на какое-то время остаться в одиночестве и спокойно обо всем поразмыслить.

За последние трое суток его жизнь была безмерно наполнена событиями; он настолько, если можно так выразиться, не принадлежал себе, что теперь был не прочь оставить на время чужую боль и вернуться к собственным страданиям.