Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

Пускай она не все увидит и услышит, это не так уж важно, это лучше, чем не видеть и не слышать вовсе.

Итак, она поднялась на террасу.

Оттуда ей были видны козлы кареты, а на них Шарни и двое телохранителей; Шарни, и не подозревавший, что в сотне шагов чье-то сердце отчаянно бьется, беспокоясь за него; Шарни, в это мгновение, верно, и не помнивший об Андре; Шарни, думавший лишь о королеве и ради ее спасения забывший о собственной безопасности.

О, если бы она знала, что именно в эту минуту Шарни прижимал к груди ее письмо и мысленно с ней прощался перед неминуемой, как ему казалось, гибелью!

Наконец карета остановилась под крики, ругательства и завывания толпы.

Почти тотчас же вокруг кареты возник страшный шум, лихорадочная суета, превратившаяся в свалку.

Взметнулись вверх штыки, пики, сабли, словно из земли под рев бури появились стальные всходы.

Три офицера спрыгнули с козел и будто сгинули в пропасти. Потом в толпе началось такое волнение, что последние ряды подались назад и стали разбиваться о стену, служившую опорой террасы.

Перед глазами Андре все помутилось; она больше ничего не видела и не слышала; задыхаясь, она протягивала руки вперед и выкрикивала что-то нечленораздельное среди всей этой неразберихи в толпе, изрыгавшей проклятия, богохульства, предсмертные крики!

Она перестала понимать, что происходит: земля ушла у нее из-под ног, небо затянуло кроваво-красной пеленой, в ушах был шум, похожий на рокот морского прилива.

Это кровь, отхлынув от сердца, бросилась ей в голову, прилила к мозгу.

Почти без чувств упала Андре на землю, смутно понимая, что еще жива, поскольку страдает.

Ощущение свежести привело ее в чувство: какая-то женщина прикладывала ей ко лбу платок, смоченный в Сене, другая поднесла к лицу флакон с солью.

Андре вдруг вспомнила о несчастной женщине, виденной ею у городской заставы, хотя и не понимала истинктивной аналогии, неведомым образом связавшей ее страдание с переживаниями незнакомки.

Едва придя в себя, она спросила:

— Они убиты?..

Сострадание помогает понять ближнего. Окружавшие Андре люди сообразили, что речь идет о трех офицерах, чья жизнь находилась в такой страшной опасности.

— Нет, — отвечали ей, — им удалось спастись.

— Всем троим? — уточнила она.

— Всем троим.

— Слава Всевышнему!.. Где они?

— Верно, во дворце.

— Во дворце? Благодарю вас.

Она поднялась, тряхнула головой и, оглядевшись по сторонам, прошла через ворота со стороны набережной, вознамерившись вернуться к себе через Луврский проезд.

Она справедливо полагала, что с этой стороны народу будет меньше.

Крапивная улица в самом деле оказалась почти безлюдной.

Андре пересекла площадь Карусель, вошла во двор Принцев и бросилась к привратнику.

Тот знал графиню: он видел, как она входила и выходила из дворца в первые дни после возвращения королевской семьи из Версаля. Потом он видел, как она вышла, чтобы больше не возвращаться; это было в тот день, когда за ней бежал Себастьен и она увезла мальчика в своей карете.

Привратник согласился сходить за новостями. Внутренними коридорами он быстро проник в самое сердце дворца.

Трое офицеров были в безопасности. Граф де Шарни целым и невредимым возвратился в свою комнату.

Четверть часа спустя он вышел оттуда в форме морского офицера и отправился к королеве, где, должно быть, и оставался до настоящей минуты.

Андре облегченно вздохнула, протянула кошелек доброму вестнику и, почувствовав слабость, попросила, задыхаясь, подать стакан воды.

Итак, Шарни был жив!

Она поблагодарила привратника и продолжила путь на улицу Кок-Эрон.

Вернувшись домой, она опустилась в изнеможении, но не на стул, не в кресло, а на скамеечку для молитвы.

Она не произносила никаких слов; бывают в жизни минуты, когда благодарность к Всевышнему так велика, что ее невозможно выразить словами, и тогда человек всем своим существом, всей душою, всеми помыслами устремляется к нему.

Андре находилась в этом восторженном состоянии, как вдруг услышала, что отворяется дверь; она неторопливо обернулась, еще не совсем понимая, что за шум вывел ее из глубокой задумчивости.

На пороге стояла служанка, безуспешно пытаясь разглядеть хозяйку в темноте.

Позади служанки виднелась чья-то тень; сердце Андре сейчас же подсказало, кто этот посетитель.

— Господин граф де Шарни! — доложила служанка.

Андре хотела было подняться, но силы ее оставили; она снова опустилась на колени и, полуобернувшись, оперлась рукой на скамейку.

— Граф! — прошептала она. — Граф!

И хотя он стоял перед ней цел и невредим, она не могла поверить своим глазам.

Андре кивнула, она не могла говорить. Служанка пропустила Шарни вперед и притворила дверь.

Шарни и графиня остались одни.

— Мне сказали, что вы сейчас только вернулись, сударыня, — проговорил Шарни, — не будет ли с моей стороны нескромностью просить принять меня теперь же?

— Нет, — отвечала она дрогнувшим голосом, — нет, вы всегда желанный гость, сударь. Я была очень обеспокоена и вышла на улицу узнать, что происходит.

— Вы выходили… и как давно?..

— С утра, сударь; сначала я отправилась к заставе Сен-Мартен, потом — к заставе Елисейских полей; там я… я видела — она не решалась продолжать, — я видела короля, членов королевской семьи… я видела вас и успокоилась, на время, по крайней мере… Вашей жизни грозила опасность в ту минуту, когда члены королевской семьи должны были выходить из кареты. Тогда я возвратилась в Тюильрийский сад. Ах, я думала, что умру!

— Да, — заметил Шарни, — было много народу, вас, должно быть затолкали в толпе, я понимаю…

— Нет, нет, — покачала головой Андре, — нет, не то. Потом я навела справки и узнала, что вам удалось спастись; тогда я вернулась сюда и, как видите, стояла на коленях… я молилась… я благодарила Всевышнего.

— Раз уж вы на коленях, сударыня, раз вы говорите с Богом, не вставайте, пока не замолвите перед ним словечко за моего бедного брата!

— За господина Изидора? Ах, так это он!.. — вскрикнула Андре. — Бедный мальчик!

И она уронила голову на руки.

Шарни шагнул вперед и взглянул на это чистое создание, погруженное в молитву, с непередаваемым выражением нежной печали.

В его взгляде угадывались огромное сочувствие, мягкость и сострадание.

Было в нем и сдерживаемое влечение.

Разве королева не сказала ему, вернее, не проговорилась, что Андре его любит?

Окончив молитву, графиня обернулась.

— Он мертв? — спросила она.

— Да, мертв, как и бедный Жорж, и все по той же причине, при исполнении того же долга.

— Неужели, несмотря на огромное горе, которое должна была причинить вам гибель брата, вы не забыли обо мне, сударь? — продолжала Андре тихо, почти неслышно.