Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 22. Графиня де Шарни. Часть. 1,2,3 1996.

Мирабо вздрогнул.

— О! Похороны Ахилла уже начались? — привскочив на постели, вскричал он.

Едва Жан вышел из особняка, как к нему бросились все собравшиеся, чтобы узнать о здоровье его знаменитого хозяина. Когда он сообщил, что идет за цветами, несколько человек бросились в разные стороны с криками: "Цветы для господина де Мирабо!"; распахивались все двери, каждый предлагал все, что у него было в доме или в оранжереях; менее чем через четверть часа особняк был завален редчайшими цветами.

В девять часов утра комната Мирабо превратилась в настоящий цветник.

В это время Тейш как раз заканчивал его туалет.

— Дорогой доктор, — молвил Мирабо, — я бы хотел попросить у вас четверть часа, чтобы проститься с особой, которая должна покинуть особняк раньше меня. Если кому-нибудь придет в голову оскорбить эту особу, я прошу вас за нее вступиться.

Жильбер понял:

— Хорошо! Я готов вас оставить.

— Да, но подождите в соседней комнате. Как только эта особа выйдет, вы будете при мне безотлучно до самой моей смерти, не правда ли?

Жильбер кивнул.

— Дайте слово! — попросил Мирабо.

Жильбер, запинаясь, дал клятву. Мужественный доктор чрезвычайно удивился, ощутив у себя на глазах слезы, ибо доселе считал себя философом и полагал, что давно утратил чувствительность.

Он сделал шаг к двери.

Мирабо его остановил.

— Прежде чем выйти, — распорядился он, — отоприте мой секретер, возьмите оттуда небольшую шкатулку и дайте ее мне.

Жильбер поспешил исполнить желание графа.

Шкатулка оказалась тяжелой. Жильбер решил, что она полна золота.

Мирабо жестом приказал поставить ее на ночной столик и протянул руку.

— Будьте добры, пришлите ко мне Жана, — попросил он. — Жана, слышите? Не Тейша! Мне трудно кричать или звонить.

Жильбер вышел. Жан ожидал в соседней комнате, и не успела дверь захлопнуться за доктором, как он вошел в комнату графа.

Жильбер услышал, как дверь заперли на засов.

Следующие полчаса он отвечал на вопросы наводнивших дом людей.

Ответы его были неутешительны; он не стал скрывать, что Мирабо вряд ли доживет до вечера.

Перед входом в особняк остановилась карета.

На мгновение доктору почудилось, что это королевский экипаж, который пропустили из почтительности вопреки запрету, распространявшемуся на все другие кареты.

Он подбежал к окну. Для умиравшего было бы приятным утешением узнать, что его здоровьем интересуется королева!

Оказалось, что это обыкновенная наемная карета, за которой посылали Жана.

Доктор догадался, для кого она предназначалась.

И действительно, спустя несколько минут вышел Жан, сопровождая женщину, закутанную в длинную мантилью.

Дама села в карету.

Толпа почтительно расступилась перед экипажем, нимало не заботясь тем, кто эта женщина.

Жан возвратился в дом.

Спустя минуту дверь в комнату Мирабо вновь отворилась и оттуда донесся слабый голос больного: он просил доктора войти к нему.

Жильбер бросился на зов.

— Поставьте шкатулку на место, дорогой доктор, — промолвил Мирабо.

Жильбер был удивлен тем, что шкатулка оказалась столь же тяжелой, как и прежде.

— Да, это любопытно, не так ли? — заметил Мирабо. — И где только, черт побери, порой скрывается бескорыстие?!

Подойдя к кровати, Жильбер поднял с полу расшитый кружевной платок.

Он был мокрым от слез.

— Она не только ничего не взяла, но кое-что оставила, — пробормотал доктор.

Мирабо взял платок и, ощутив влагу, прижал его ко лбу.

— Только у нее нет сердца!.. — заключил он.

С закрытыми глазами он откинулся на подушки; можно было подумать, что он в обмороке или уже умер, если бы не рвавшиеся у него из груди глухие хрипы, свидетельствовавшие о близкой кончине.

В самом деле, с этой минуты несколько еще прожитых Мирабо часов были всего-навсего агонией.

Жильбер сдержал данное обещание: он до последней минуты оставался у постели умирающего.

Впрочем, как ни тяжело смотреть на последнюю схватку между материей и духом, для врача и философа это зрелище всегда весьма поучительно.

Чем величественнее гений, тем любопытнее наблюдать за тем, как он ведет борьбу со смертью, которая должна в конце концов усмирить его.

Однако последние минуты жизни этого великого человека внушили доктору еще одну мрачную мысль.

Почему умирал Мирабо, человек могучего темперамента и геркулесова телосложения?

Не потому ли, что он протянул руку помощи гибнущей монархии? Не оттого ли, что на его руку оперлась на мгновение женщина, что приносила с собой несчастья и звалась Марией Антуанеттой?

Не предсказывал ли Калиостро, говоря о Мирабо, нечто похожее на такую смерть? И не явились ли для него, Жильбера, эти два встреченных им странных существа, одно из которых губило репутацию великого оратора Франции, ставшего поддержкой монархии, другое убивало его здоровье, — доказательством того, что всякое препятствие должно, подобно Бастилии, рухнуть перед Калиостро, вернее, перед олицетворяемой им идеей?

В то время как Жильбер предавался размышлениям, Мирабо пошевелился и раскрыл глаза.

Он возвращался к жизни через врата страдания.

Он попытался заговорить — тщетно! Однако это новое обстоятельство не ввергло его в уныние: как только он убедился в том, что язык его не слушается, он улыбнулся и попытался взглядом поблагодарить Жильбера и тех, кто своими заботами не оставлял его на последнем этапе пути, в конце которой была смерть.

Однако его занимала единственная мысль; только Жильбер мог понять, о чем думает граф, и он понял.

Больной не знал, как долго он находился до этого в забытьи. Продолжалось ли оно час или целый день? Не посылала ли к нему за это время королева?

Доктор приказал принести снизу книгу посетителей, где каждый, будь он кем-либо послан или явился от своего имени, должен был расписаться.

Там не было имени ни одного из приближенных ее величества — свидетельства скрытой заботы королевы.

Жильбер вызвал Тейша и Жана и расспросил их; ни камердинер, ни лакей королевы не приходили.

Мирабо сделал отчаянную попытку что-то сказать; попытка эта была подобна той, какую предпринял сын Крёза, когда, видя, что его отцу угрожает смерть, сумел победить свою немоту и крикнуть: "Человек, не убивай Крёза!"

Попытка Мирабо увенчалась успехом.

— Неужели они не знают, — вскричал он, — что как только я умру, они погибнут?! Я уношу с собою траурные одежды монархии, и на моей могиле мятежники будут рвать друг у друга из рук клочья этих одежд…

Жильбер поспешил к больному. Для опытного врача надежда остается до тех пор, пока не ушла жизнь. Не должен ли он был употребить все свое искусство, чтобы дать возможность этому красноречивому оратору произнести еще несколько слов?