Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 22. Графиня де Шарни. Часть. 1,2,3 1996.

— Он готов к исполнению, ваше величество. Стоит королю сказать слово, подать знак сегодня вечером, и завтра в это время он будет в Пероне.

Король отмалчивался; месье судорожно сгибал и разгибал бедного валета червей, который вот-вот должен был переломиться пополам.

— Государь, — обратилась королева к супругу, — вы слышите, что говорит виконт?

— Разумеется, слышу, — нахмурившись, ответил король.

— А вы, брат? — спросила она у месье.

— Слышу не хуже короля.

— Ну и что вы на это скажете? Ведь это, как я понимаю, предложение.

— Несомненно, — подтвердил месье, — несомненно!

И, обернувшись к Изидору, он промолвил:

— Ну-ка, виконт, пропойте нам эту песенку еще разок!

Изидор повторил:

— Я сказал, что стоит королю сказать слово, подать знак, и, благодаря мерам, предусмотренным господином де Фаврасом, он будет через двадцать четыре часа в безопасности в Пероне.

— Ах, брат, разве не соблазнительно то, что предлагает вам виконт?! — воскликнул месье.

Король стремительно повернулся к брату и, пристально глядя на него, спросил:

— А вы поедете со мной?

Месье изменился в лице. Щеки его затряслись; он никак не мог взять себя в руки.

— Я? — переспросил он.

— Да, вы, брат мой, — повторил Людовик XVI. — Вы уговариваете меня покинуть Париж, и потому я вас спрашиваю: вы поедете со мной?

— Но… — пролепетал месье. — Меня не предупредили, я не готов…

— Как же это вас не предупредили, если именно вы снабжали деньгами маркиза де Фавраса? — поинтересовался король. — Не готовы, говорите? Да вы же по минутам знаете, в каком состоянии находится заговор!

— Заговор! — побледнев, повторил месье.

— Ну, разумеется, заговор… Ведь это же заговор, заговор настолько реальный, что, если он будет раскрыт, маркиза де Фавраса схватят, препроводят в Шатле и приговорят к смерти, — если, конечно, вы с помощью ходатайств и денег не спасете его, как мы спасли господина де Безанваля.

— Но если королю удалось спасти господина де Безанваля, то он может точно так же спасти и господина де Фавраса.

— Нет, ибо то, что я мог сделать для одного, я, вероятно, не смогу повторить для другого. Потом, господин де Безанваль был моим человеком, точно так же как маркиз де Фаврас — ваш. Будем спасать каждый своего, брат, вот тогда мы оба исполним наш долг.

С этими словами король поднялся.

Королева удержала его за полу кафтана.

— Государь, вы можете согласиться или отказаться, — заметила она, — но вы не можете оставить господина де Фавраса без ответа.

— Я?

— Да! Что виконту де Шарни следует передать маркизу от имени короля?

— Пусть он передаст, — отвечал Людовик XVI, высвобождая полу своего кафтана из рук королевы, — что король не может позволить, чтобы его похитили.

И он отошел.

— Это означает, — продолжал месье, — что, если маркиз де Фаврас похитит короля, не имея на то позволения, ему будут за это только благодарны, лишь бы это удалось сделать. Кто не выигрывает, тот просто глупец, а в политике глупость наказывается вдвойне!

— Господин виконт, — произнесла королева, — сегодня же вечером, сию же минуту отправляйтесь к маркизу де Фаврасу и передайте ему слово в слово ответ короля: "Король не может позволить, чтобы его похитили". Если он не поймет ответ короля, вы ему растолкуете. Идите!

Виконт, не без основания принявший ответ короля и совет королевы как их общее согласие, взял шляпу, торопливо вышел, сел в фиакр и крикнул кучеру:

— Королевская площадь, дом двадцать один!

Встав из-за карточного стола, король направился к группе молодых людей, чей веселый смех привлек его внимание, когда он входил в гостиную.

При его приближении наступила глубокая тишина.

— Неужели, господа, судьба короля столь печальна, — спросил Людовик XVI, — что он навевает своим появлением тоску?

— Государь… — смутились придворные.

— Вы так веселились и так громко смеялись, когда мы с королевой пришли!

Покачав головой, он продолжал:

— Несчастны короли, в чьем присутствии подданные не смеют веселиться!

— Государь! — возразил было г-н де Ламет. — Почтительность…

— Дорогой Шарль, — перебил его король, — когда вы учились в пансионе и по воскресеньям и четвергам я приглашал вас в Версаль, разве вы сдерживали смех, потому что я был рядом? Я только что сказал: "Несчастны короли, в чьем присутствии подданные не смеют веселиться!" Я бы еще сказал так: "Счастливы короли, в чьем присутствии подданные смеются!"

— Государь, — сказал г-н де Кастри, — история, что нас развеселила, покажется вашему величеству, возможно, не очень веселой.

— О чем же вы говорили, господа?

— Государь! — выступил вперед Сюло. — Всему виною я, ваше величество.

— Ах, это вы, господин Сюло! Я прочел последний номер "Деяний Апостолов". Берегитесь, берегитесь!

— Чего, государь? — спросил молодой журналист.

— Вы слишком откровенный роялист: у вас могут быть неприятности с любовником мадемуазель Теруань.

— С господином Популюсом? — со смехом переспросил Сюло.

— Совершенно верно. А что стало с героиней вашей поэмы?

— С мадемуазель Теруань?

— Да… Я давно ничего о ней не слышал.

— Государь, у меня такое впечатление, будто ей кажется, что наша революция идет слишком медленно, и потому она отправилась готовить восстание в Брабанте. Вашему величеству, вероятно, известно, что эта целомудренная амазонка родом из Льежа?

— Нет, я этого не знал… Так это над нею вы сейчас смеялись?

— Нет, государь, над Национальным собранием.

— О-о! В таком случае, господа, вы хорошо сделали, что перестали смеяться, как только я вошел. Я не могу позволить, чтобы в моем доме смеялись над Национальным собранием. Правда, я не дома, а в гостях у принцессы де Ламбаль, — прибавил король, будто сдаваясь, — и потому вы, сохраняя серьезный вид или же совсем тихонечко посмеиваясь, можете мне сказать, что заставило вас так громко смеяться.

— Известно ли королю, какой вопрос обсуждало сегодня Национальное собрание в течение всего заседания?

— Да, и он очень меня заинтересовал. Речь шла о новой машине для казни преступников, не так ли?

— Совершенно верно, государь, о машине, которую преподнес нации господин Гильотен, — ответил Сюло.

— О-о! И вы, господин Сюло, смеетесь над господином Гильотеном, филантропом? Вы что же, забыли, что я тоже филантроп?

— Я, государь, прекрасно понимаю, что филантропы бывают разные. Во главе французской нации стоит, например, филантроп, отменивший пытки на протяжении следствия; этого филантропа мы уважаем, прославляем, даже более того: мы его любим, государь.