Александр Дюма - А. Дюма - Собрание сочинений. Том 17. Бастард де Молеон 1994.

Он сделал вид, будто собирается пойти в комнату, предоставленную ему хозяином венты, но встал за дверью; крепкая и массивная, она неплотно сидела на петлях, и щели позволяли видеть, что происходит в зале.

Аженор рассудил верно, ибо его ожидало зрелище, достойное внимания.

Когда Аженор вышел, паломник с закрытым забралом, оставшись наедине с тем, кого считал спящим, встал и прошелся по комнате, чтобы убедиться, крепок ли сон соседа.

Спящий паломник не шелохнулся.

Тогда человек с закрытым забралом на цыпочках подкрался к нему и протянул руку, чтобы приподнять вуаль, скрывавшую лицо паломника.

Но он не успел к ней прикоснуться: паломник вскочил и разгневанно спросил:

— Что вам угодно? Почему вы нарушаете мой сон?

— Он был не слишком крепок, господин завуалированный паломник, — насмешливо ответил человек с закрытым забралом.

— Но это не значит, что его надо нарушать, господин проныра с железным лицом.

— Вероятно, господин паломник, у вас есть веские причины, чтобы никто не узнал, какое у вас лицо — железное или как у простых смертных?

— Это никого не касается, и, если я ношу вуаль, значит, я не желаю, чтобы видели мое лицо, по-моему, это ясно.

— Сеньор, я ведь очень любопытный и ваше лицо все равно увижу, — усмехнулся человек с закрытым забралом.

Паломник быстро задрал подол мантии и выхватил длинный кинжал.

— Сперва вы увидите вот это, — пригрозил он.

Человек с закрытым забралом на мгновение задумался, потом задвинул тяжелые засовы двери, за которой подслушивал Аженор. И сразу же распахнул выходившее на дорогу окно, через которое в залу ворвались четверо вооруженных до зубов людей в доспехах.

— Вы сами видите, сеньор, — обратился он к паломнику, — что защищаться бесполезно и даже невозможно. Поэтому, чтобы сохранить свою драгоценную жизнь, извольте ответить мне всего на один вопрос.

Паломник, сжимавший в руке кинжал, дрожал от ярости и страха.

— Вы дон Энрике де Трастамаре? — спросил бандит.

— На подобный вопрос, заданный в такой форме, да еще в таких условиях, — сказал паломник, — можно отвечать, лишь готовясь к смерти, если я тот, о ком вы говорите. Поэтому я буду защищать свою жизнь, ведь я и есть тот граф, чье имя вы произнесли.

И он величественным жестом поднял вуаль, открыв свое благородное лицо.

— Граф! — вскричал Молеон из-за двери, которую хотел высадить.

— Это он! — с дикой радостью заорал человек с закрытым забралом. — Я был уверен в этом, друзья мои! Мы долго за ним гнались. От самого Бордо, а это неблизко! Хватит, уберите кинжал, граф, мы не собираемся вас убивать, мы хотим взять за вас выкуп. Бес меня задери, мы ребята покладистые, спрячьте кинжал, спрячьте!

Аженор с удвоенной силой молотил по двери, которую хотел разнести в щепки, но дуб не поддавался.

— Выйдите и успокойте малого, что колотит в дверь, — обратился к своим дружкам человек с закрытым забралом, — а я останусь уговаривать графа.

— Бандит! — с презрением сказал Энрике. — Ты хочешь выдать меня моему брату.

— Если он заплатит больше, то выдам.

— Я же говорил, что лучше уж погибнуть здесь, — воскликнул граф. — На помощь! Ко мне!

— Не кричите, сеньор, а не то мы будем вынуждены вас прикончить, — сказал бандит. — За вашу голову дон Педро, наверно, заплатит меньше, чем за вашу живую и невредимую персону. Впрочем, нам и придется удовольствоваться только головой.

— Это мы еще посмотрим, — вскричал Аженор, который каким-то сверхчеловеческим усилием высадил дверь и яростно набросился на четырех спутников разбойника.

— Из этого следует, что придется вас убить, — изрек бандит, выхватив из ножен меч, чтобы атаковать Энрике. — У вас, сеньор, очень неумный друг, прикажите ему не вмешиваться.

Но едва он успел произнести эти слова, как с улицы вошел третий паломник, которого, разумеется, никто не ждал.

На нем не было ни шлема с опущенным забралом, ни шляпы с вуалью. Он считал, что ему вполне достаточно мантии паломника. Весь его облик: широкие плечи и огромные руки, круглая голова и умное лицо — предвещал, что на подмогу явился сильный и смелый защитник.

Он стоял на пороге и, не обнаруживая ни гнева, ни страха, удивленно смотрел на переполох в зале венты.

— Здесь что, драка? — спросил он. — Эй, христиане, кто тут прав, кто виноват?

Его уверенный и властный голос перекрывал шум подобно тому, как рык льва заглушает вой бури в ущельях Атласских гор.

Услышав этот голос, сражающиеся повели себя странно.

Граф издал изумленный, радостный крик; человек с закрытым забралом в ужасе отпрянул к стене; Мюзарон закричал:

— Клянусь жизнью, это же сеньор коннетабль!

— Ко мне, коннетабль, на помощь, они хотят меня убить! — кричал граф.

— Это вы, мой граф! — взревел Дюгеклен, разорвав мантию, чтобы она не стесняла его движений. — А это кто, скажите-ка на милость?

— Друзья, — обратился бандит к пособникам. — Мы должны или убить этих людей, или погибнуть. Мы с оружием, они безоружны. Нам подарил их дьявол. Ведь вместо ста тысяч флоринов нас ждут двести тысяч! В бой!

Едва бандит^спел произнести эти слова, как коннетабль с бесподобным хладнокровием вытянул руку, легко, словно барана, схватил его за горло и, швырнув себе под ноги, прижал к полу. Потом вырвал у него меч.

— Вот я и с оружием, — сказал он. — Трое против троих, ну, начинайте, пташки мои ночные.

— Мы пропали! — вскричали сообщники бандита и выскочили на улицу через незакрытое окно.

Аженор бросился к лежавшему на полу бандиту, поднял его забрало и воскликнул:

— Это же Каверлэ! Так я и знал!

— Эту гадину надо раздавить немедленно! — воскликнул коннетабль.

— Это я беру на себя, — ответил Мюзарон, приготовившись ножом добить бандита.

— Пощадите, — прохрипел разбойник, — сжальтесь! Не позорьте свою победу.

— Да, пощадим его! — воскликнул граф, в горячем порыве радости обнимая Дюгеклена. — Слишком много милосердных деяний должны мы свершить, чтобы возблагодарить Господа, который свел нас вместе… У нас нет времени на этого мерзавца: подарим ему жизнь, он сам найдет место, где его повесят.

Каверлэ в порыве благодарности поцеловал ноги великодушного принца.

— Пусть убирается на все четыре стороны, — согласился Дюгеклен.

— Убирайся, разбойник, — недовольно проворчал Мюзарон, распахивая перед Каверлэ дверь.

Каверлэ не заставил себя упрашивать: он выбежал из зала с такой прытью, что его нельзя было бы догнать даже на лошади, если бы граф передумал.

Поздравив себя со счастливой удачей, граф, коннетабль и Аженор завели разговор о будущей войне.