Александр Дюма - А. Дюма - Собрание сочинений. Том 17. Бастард де Молеон 1994.

— Я боюсь его, Аженор. Знаешь, иногда ночью он, словно привидение, заходит в мою комнату, и я дрожу от страха. Он подходит к постели, на которой я лежу (шаг у него такой легкий, что даже мои служанки, спящие на циновках на полу, не просыпаются), проходит между ними так, словно его ноги не касаются пола. Но я-то не сплю и сквозь прищуренные веки, которые ужас заставляет дрожать, вижу его страшную улыбку. Он подходит совсем близко, склоняется надо мной. Его дыхание обжигает мое лицо, и поцелуй, странный поцелуй то ли отца, то ли любовника, который, как он считает, должен охранять мой сон, оставляет у меня на лбу или на губах болезненный, словно от раскаленного железа, след. Вот видения, которые преследуют меня, видения наяву. С этими страхами я засыпаю каждую ночь, и все-таки что-то подсказывает мне, что страхи мои напрасны, ибо во сне или наяву я имею над ним какую-то странную власть. Я часто замечаю, что он вздрагивает, когда я хмурю брови, что его пронзительный и надменный взгляд никогда не выдерживает пламени моего взгляда. Но почему ты спрашиваешь меня о Мотриле, отважный мой рыцарь, ты же не боишься его, ты ведь ничего не боишься?

— Да, мне не страшен никто, я лишь боюсь за тебя.

— Ты боишься за меня, потому что любишь меня, — с восхитительной улыбкой объяснила Аисса.

— Аисса, я ни разу не любил женщин моей страны, где, однако, женщины красивые, и меня часто удивляло мое равнодушие, но теперь я понял почему. Потому что все сокровища моего сердца должны принадлежать тебе. Ты спрашиваешь, люблю ли я тебя, Аисса. Выслушай меня и суди сама. Если ты прикажешь мне бросить все, отречься ради тебя от всего, кроме моей чести, знай же, Аисса, что я принесу тебе эту жертву.

— А я сделаю еще больше, — с божественной улыбкой возразила девушка, — и ради тебя пожертвую моим Богом и моей честью.

Аженор еще ничего не знал о пылкой поэзии восточной страсти и, лишь увидев улыбку Аиссы, стал, кажется, ее понимать.

— Хорошо, — сказал он, обняв стан Аиссы, — Я не хочу, чтобы ты жертвовала твоим Богом и твоей честью, не связав свою жизнь с моей. В моей стране, Аисса, женщины, которых любят, становятся подругами, с ними вместе живут и умирают; когда женщины принимают нашу веру, они могут быть спокойны: их никогда не бросят в гарем, где они станут прислуживать новым наложницам человека, которого они любили. Стань христианкой, Аисса, оставь Мотриля, и ты будешь моей женой.

— Я только что хотела просить тебя об этом, — сказала девушка.

Аженор встал с колен, ловким движением подхватил на сильные руки возлюбленную (сердце Аиссы билось рядом с его сердцем, его лица ласково касались ее свежие, пахучие волосы, душу переполняла радость, голова кружилась) и побежал к тому месту у стены, где стояла лестница.

Молодой человек почти не чувствовал своей нежной ноши и стремительно как стрела промчался среди деревьев и преодолел живую изгородь, окаймлявшую аллею.

Он уже видел перед собой темную стену, прикрываемую деревьями, как вдруг Аисса, гибкая, словно уж, вырвалась из рук Аженора, скользнув телом по телу юноши.

Молеон остановился; мавританка присела на корточки у его ног и показала рукой в сторону стены.

— Смотри, — прошептала она.

И Молеон заметил белую фигуру, притаившуюся за нижними перекладинами лестницы.

«Ага! — подумал Аженор. — Уж не Мюзарон ли это, который, опасаясь за меня, стережет нас? Нет, этого быть не может, — засомневался он. — Мюзарон слишком осторожен, чтобы подвергать себя опасности по ошибке получить удар мечом».

Фигура выпрямилась; что-то голубоватое сверкнуло у ее пояса.

— Это Мотриль! — вскрикнула Аисса.

Пробужденный этим страшным именем, Аженор схватился за меч.

Вероятно, Мотриль еще не заметил девушку или, вернее, не различил ее в этом странном видении, которое представлял собой христианин, несущий на руках мавританку; но едва услышав крик девушки, высокий, стройный Мотриль вышел из тени, издал дикий вопль и яростно бросился на Аженора.

Однако любовь и на сей раз опередила ненависть. Быстрым, как мысль, движением Аисса опустила забрало рыцаря, и мавр оказался перед железной статуей, которую девушка обвила руками.

Мотриль остановился.

— Аисса! — с удрученным видом прошептал мавр, опустив руки.

— Да, Аисса! — ответила она с дикой решительностью, которая придала сил влюбленному Молеону, но заставила задрожать мавра. — Ты хочешь убить меня? Убей! Ну а рыцарь тебя не боится, ты ведь хорошо это знаешь, не так ли?

И она жестом показала на Аженора.

Мотриль протянул руку, чтобы схватить Аиссу, но она отпрянула назад, и перед ним предстал Молеон, который невозмутимо стоял, держа в руке меч.

В глазах Мотриля пылала такая яростная ненависть, что Молеон занес над ним меч.

Но в этот же миг он почувствовал, что Аисса удерживает его руку.

— Нет, не убивай его при мне! — воскликнула она. — Ты силен, вооружен, неуязвим, оставь его и уходи.

— Ах так! — вскричал Мотриль, ударом ноги сбив лестницу. — Ты силен, вооружен, неуязвим, сейчас посмотрим, кто сильнее.

В эту секунду раздался громкий свист, и появилась дюжина мавров с боевыми топорами и кривыми саблями.

— Ах, псы неверные! — вскричал Аженор. — Идите сюда и посмотрим, кто кого!

— Смерть христианину! — кричал Мотриль. — Смерть!

— Ничего не бойся, — шепнула Аисса.

Она спокойным твердым шагом вышла вперед, встав между рыцарем и нападавшими.

— Мотриль, я хочу видеть, как этот молодой человек уйдет отсюда, ты слышишь? — сказала она. — Я хочу, чтобы он ушел отсюда живым, и горе тебе, если хоть волос падет с его головы!

— Неужели ты любишь этого гяура? — воскликнул Мотриль.

— Я люблю его, — ответила Аисса.

— Тем более его следует убить. Убейте его! — приказал Мотриль, выхватывая из ножен кинжал.

— Мотриль! — нахмурив брови, крикнула Аисса, метнув в него грозный, словно молния, взгляд. — Ты разве не понял меня и тебе дважды надо повторять, что я хочу, чтобы юноша немедленно ушел отсюда?

— Убейте его! — повторил взбешенный Мотриль.

Аженор встал в защитную позу.

— Постой, сейчас ты увидишь, как тигр станет агнцем, — сказала Аисса, выхватив из-за пояса тонкий и острый кинжал, и, обнажив свою прекрасную, золотистую, как гранаты Валенсии, грудь, приставила его острием к коже, которая подалась под опасной тяжестью.

Мавр взвыл от ужаса.

— Знай же, — воскликнула она, — клянусь тебе Богом арабов, от которого отрекаюсь, клянусь Богом христиан, который станет моим Богом, что, если с этим юношей случится беда, я убью себя!

— Аисса! Умоляю тебя, остановись! — вскричал мавр. — Я с ума схожу!

— Тогда брось кинжал, — приказала девушка.

Мавр подчинился.

— Прикажи слугам уйти.