Александр Дюма - Собрание сочинений. Том 15.1994 Граф де Монте-Кристо. ч.4,5,6

А так как римские уличные мальчишки и зеваки, более в этом отношении счастливые, чем парижские, понимают все языки, и в особенности французский, то они слышали, как путешественник спросил себе номер, заказал обед и, наконец, осведомился об адресе банкирского дома "Томсон и Френч".

Поэтому, когда приезжий вышел из гостиницы в сопровождении неизбежного чичероне, от кучки любопытных отделился человек и, не замеченный путешественником, а также, по-видимому, и его проводником, пошел за ним на некотором расстоянии, выслеживая его с такой ловкостью, которая сделала бы честь парижскому сыщику.

Француз так спешил посетить банкирский дом "Томсон и Френч", что не захотел ждать, пока заложат лошадей, и экипаж должен был догнать его по дороге или ожидать у дверей банка.

По дороге экипаж его не нагнал.

Француз вошел в банк; проводник остался ждать в передней, где сразу же вступил в разговор с несколькими лицами без определенных занятий или, вернее, занимающимися чем попало, которые в Риме всегда слоняются возле банков, церквей, развалин, музеев и театров.

Одновременно с французом вошел и тот человек, который раньше отделился от кучки любопытных; француз позвонил у дверей конторы и прошел в первую комнату; его тень последовала за ним.

— Могу я видеть господ Томсона и Френча? — спросил приезжий.

По знаку конторщика, важно восседавшего в первой комнате, подошел служитель.

— Как прикажете доложить? — спросил он, собираясь показать чужестранцу дорогу.

— Барон Данглар, — отвечал путешественник.

— Пожалуйте.

Открылась дверь; служитель и барон исчезли за ней.

Человек, вошедший вслед за Дангларом, сел на скамейку для ожидающих.

Минут пять конторщик продолжал писать; в продолжение этих пяти минут сидевший на скамейке человек хранил глубокое молчание и полную неподвижность.

Наконец конторщик перестал скрипеть пером, поднял голову, внимательно посмотрел кругом и, удостоверившись, что они одни, сказал:

— A-а, это ты, Пеппино?

— Да! — коротко ответил тот.

— Ты почуял, что этот толстяк чего-нибудь стоит?

— На этот раз нашей заслуги тут нет, нас предупредили.

— Так ты знаешь, зачем он сюда явился?

— Еще бы! Он явился за деньгами; остается узнать, какова сумма.

— Сейчас узнаешь, приятель.

— Отлично, только уж давай не врать, как прошлый раз!

— Ты это про что? Про англичанина, который на днях получил три тысячи скудо?

— Нет, при нем в самом деле оказались три тысячи скудо, мы их нашли. Я говорю о том русском князе.

— А что?

— А то! Ты сказал нам про тридцать тысяч ливров, а мы нашли только двадцать две.

— Видно, плохо искали.

— Его обыскивал сам Луиджи Вампа.

— Значит, он либо заплатил долги…

— Русский?

— …либо истратил эти деньги.

— Ну, может быть.

— Не может быть, а наверно; но дай я схожу на мой наблюдательный пункт, а то француз покончит дело, и я не узнаю точную сумму.

Пеппино кивнул и, вынув из кармана четки, принялся бормотать молитвы, а конторщик прошел в ту же дверь, за которой исчезли служитель и барон.

Не прошло и десяти минут, как конторщик вернулся сияющий.

— Ну что? — спросил его Пеппино.

— Внимание! Смотрите в оба! — сказал конторщик. — Сумма-то кругленькая!

— Миллионов пять-шесть?

— Да, так ты знал?

— По расписке его сиятельства графа де Монте-Кристо?

— Ты разве знаешь графа?

— И с кредитом на Рим, Венецию и Вену?

— Верно! — воскликнул конторщик, — откуда ты все это знаешь?

— Я ведь сказал тебе, что нас заранее предупредили.

— Зачем же ты спрашивал меня?

— Чтобы увериться, что это тот самый человек.

— Это он и есть… Пять миллионов. Недурно, Пеппино?

— Да.

— У нас с тобой никогда столько не будет!

— Как-никак, — философски заметил Пеппино, — кое-что перепадет и нам.

— Тише! Он идет.

Конторщик снова взялся за перо, а Пеппино — за четки, и когда дверь отворилась, один писал, а другой молился.

Показался сияющий Данглар, банкир проводил его до дверей.

Вслед за Дангларом спустился по лестнице и Пеппино.

Как было условлено, у дверей банкирского дома "Томсон и Френч" ждала карета. Чичероне — личность весьма любезная и готовая услужить в чем угодно — распахнул дверцу.

Данглар вскочил в экипаж с легкостью двадцатилетнего юноши.

Чичероне захлопнул дверцу и сел на козлы рядом с кучером.

Пеппино поместился на запятках.

— Вашему сиятельству угодно осмотреть собор святого Петра? — осведомился чичероне.

— Для чего? — спросил барон.

— Да чтобы посмотреть.

— Я приехал в Рим не для того, чтобы смотреть, — отвечал Данглар; затем прибавил про себя, со своей алчной улыбкой: — Я приехал получить.

И он ощупал свой бумажник, в который он только что положил аккредитив.

— В таком случае ваше сиятельство направляется?..

— В гостиницу.

— В отель Пастрини, — сказал кучеру чичероне.

И карета понеслась с быстротой собственного выезда.

Десять минут спустя барон уже был у себя в номере, а Пеппино уселся на скамью у входа в гостиницу, предварительно шепнув несколько слов одному из упомянутых нами потомков Мария и Гракхов; потомок стремглав понесся по дороге в Капитолий.

Данглар был утомлен, доволен и хотел спать. Он лег в постель, засунул бумажник под подушку и уснул.

Пеппино спешить было некуда; он сыграл с носильщиками в morra, проиграл три скудо и, чтобы утешиться, выпил бутыль орвиетского вина.

На другое утро Данглар проснулся поздно, хоть накануне и лег рано; уже шесть ночей он спал очень плохо, если даже ему и удавалось заснуть.

Он плотно позавтракал и, равнодушный, как он и сам сказал, к красотам Вечного города, потребовал, чтобы ему в полдень подали почтовых лошадей.

Но Данглар не принял в расчет придирчивости полицейских и лени станционного смотрителя.

Лошадей подали только в два часа пополудни, а чичероне доставил визированный паспорт только в три.

Все эти сборы привлекли к дверям метра Пастрини изрядное количество зевак.

Не было также недостатка и в потомках Мария и Гракхов.

Барон победоносно проследовал сквозь толпу зрителей, величавших его "сиятельством" в надежде получить baiocco.

Ввиду того, что Данглар, человек, как известно, весьма демократических взглядов, всегда до сих пор довольствовался титулом барона и никогда еще не слышал, чтобы его называли сиятельством, он был этим очень польщен и роздал десяток серебряных монет всему этому сброду, готовому за второй десяток величать его "высочеством".

— По какой дороге мы поедем? — спросил по-итальянски кучер.

— На Анкону, — ответил барон.

Пастрини перевел и вопрос и ответ, и лошади помчались галопом.

Данглар намеревался заехать в Венецию и взять там часть своих денег, затем проехать из Венеции в Вену и там получить остальное.