Александр Дюма - Дюма. Том 09. Виконт де Бражелон, или Еще десять лет спустя. Части 1,2

Король опять взглянул на Кольбера.

— Кажется, Бель-Иль принадлежит вам, господин Фуке? — спросил Людовик.

— Нет, государь.

— Кому же?

— Вашему величеству.

Кольбер почувствовал такой ужас, точно под его ногами разверзлась бездна.

Людовик вздрогнул от восхищения гениальностью или преданностью Фуке.

— Объяснитесь, сударь, — попросил он.

— Дело очень просто, ваше величество. Бель-Иль — мое имение, и я укрепил его на свои средства. Но так как никто в мире не может запретить смиренному подданному сделать скромный подарок своему королю, то я и подношу вашему величеству Бель-Иль. Всякая крепость должна принадлежать королю. Отныне ваше величество может держать там надежный гарнизон.

Кольбер чуть не покатился по скользкому паркету; чтобы не упасть, ему пришлось ухватиться за колонку в резной обшивке стен.

— Вы проявили большие военные способности, господин Фуке, — заметил Людовик XIV.

— Ваше величество, первая мысль явилась не у меня; некоторые офицеры внушили мне ее. И самые планы начерчены одним из талантливейших наших инженеров.

— Его имя?

— Дю Валлон.

— Дю Валлон? Я его не знаю, — сказал Людовик и прибавил: — Очень жаль, господин Кольбер, что мне неизвестен даровитый человек, делающий честь моему царствованию.

Говоря это, король повернулся к Кольберу.

Кольбер был раздавлен всем происшедшим. Пот струился по его лицу; он не мог вымолвить ни слова. Он переживал невыразимые муки.

— Запомните это имя! — бросил Людовик XIV.

Кольбер поклонился. Он был белее своих манжет из фламандского кружева.

Фуке продолжал:

— Каменная кладка сделана на римской мастике; архитекторы составили мне ее по описаниям древних.

— А пушки? — спросил Людовик.

— О, ваше величество, это уж ваша забота. Мне не подобает ставить пушки, пока ваше величество не объявите, что в Бель-Иле вы у себя дома.

Людовик колебался между ненавистью, которую ему внушал этот могущественный человек, и жалостью к другому, такому подавленному и казавшемуся неудачной подделкой первого.

Но сознание королевского долга пересилило в нем человеческие чувства.

Он указал пальцем на бумагу.

— Работы, вероятно, дорого обошлись вам? — посмотрел он в лицо Фуке.

— Мне кажется, я имел честь назвать вашему величеству сумму?

— Повторите, я забыл.

— Миллион шестьсот тысяч ливров.

— Миллион шестьсот тысяч? Вы чудовищно богаты, господин Фуке!

— Это вы, ваше величество, богаты, — ответил суперинтендант, — так как Бель-Иль принадлежит вам, государь.

— Да, благодарю; но как бы я ни был богат, господин Фуке… — начал король.

— Что такое, ваше величество? — спросил Фуке.

— Я предвижу момент, когда у меня недостанет денег.

— У вас, государь?

— Да, у меня.

— Когда же?

— Например — завтра.

— Может быть, ваше величество, вы окажете мне честь и объясните, в чем дело?

— Мой брат женится на английской принцессе.

— Так что же, ваше величество?

— И я должен принять молодую принцессу, как подобает встретить внучку Генриха Четвертого.

— Это вполне справедливо, ваше величество.

— Итак, мне нужно много денег.

— Без сомнения.

— Завтра же мне нужно…

Людовик остановился. Он собирался спросить как раз ту сумму, в которой некогда должен был отказать Карлу II.

Король повернулся к Кольберу, чтобы тот нанес удар.

— Завтра же мне нужно… — повторил он, глядя на Кольбера.

— Миллион, — вдруг выкрикнул тот в восторге, что может отомстить.

Фуке стоял по-прежнему спиной к Кольберу, желая слушать только короля, и король повторил, вернее, прошептал:

— Миллион.

— О, государь! — пренебрежительно ответил Фуке . —Один миллион! Что ваше величество сделает на один миллион!

— Однако, мне кажется… — начал Людовик.

— Такая сумма тратится на свадьбах мелких немецких князей.

— Господин Фуке!

— Вашему величеству нужно, по крайней мере, два миллиона. Я буду иметь честь прислать сегодня вечером вашему величеству миллион шестьсот тысяч ливров.

— Как? — произнес король. — Миллион шестьсот тысяч ливров?

— Позвольте, государь, — ответил Фуке, даже не оборачиваясь к Кольберу, — я знаю: не хватает четырехсот тысяч ливров. Но вот у этого господина из управления финансами (и он через плечо указал большим пальцем на сильно побледневшего Кольбера) лежат в кассе девятьсот тысяч ливров, принадлежащих мне.

Король обернулся и посмотрел на Кольбера.

— Но… — заговорил было тот.

— Этот господин, — продолжал Фуке, не называя даже Кольбера по имени, — неделю тому назад получил миллион шестьсот тысяч ливров. Триста тысяч он заплатил страже; семьдесят пять — отдал госпиталям, двадцать пять — швейцарцам; двести — уплатил за съестные припасы, девяносто тысяч — за оружие, десять — на разные мелочи. Значит, я не ошибаюсь, считая, что там осталось девятьсот тысяч.

И, слегка повернувшись к Кольберу, как высокомерный начальник к подчиненному, он сказал:

— Позаботьтесь, сударь, чтобы сегодня вечером эти девятьсот тысяч были вручены золотом его величеству.

— Но, — заметил король, — ведь это составит два миллиона пятьсот тысяч ливров!

— Государь, лишние пятьсот тысяч послужат карманными деньгами его высочеству. Вы слышите, господин Кольбер? Сегодня же вечером, до восьми часов…

И, отвесив почтительный поклон королю, суперинтендант финансов попятился к двери, не удостоив взглядом завистника, которого он оставил в самом глупом положении.

В припадке злобы Кольбер разорвал свои фламандские кружева и до крови искусал губы.

Не успел еще Фуке дойди до двери, как слуга, проскользнув мимо него, возвестил:

— Курьер из Бретани к его величеству.

— Д’Эрбле был прав, — прошептал Фуке, вынув часы, — без пяти два. Следовало торопиться.

Читатель уже понял, о каком гонце из Бретани доложил лакей.

Гонца легко было узнать.

Д’Артаньян, запыленный, с раскрасневшимся лицом, влажными от пота волосами и онемевшими от усталости ногами, с трудом поднимался по ступенькам, звеня окровавленными шпорами.

На пороге он столкнулся с Фуке.

Министр поклонился и улыбнулся человеку, который, приехав на час раньше, мог оказаться причиной его разорения или смерти.

Д’Артаньян вспомнил о приветливом приеме, оказанном ему этим человеком, и тоже поклонился ему, но больше из расположения и сострадания, чем из уважения. У него на языке вертелось слово, которое столько раз повторяли герцогу де Гизу: "Бегите!"

Однако, произнеся это слово, он изменил бы своему долгу; а сделав это у входа в кабинет короля, при лакее, он погубил бы себя, не успев спасти другого.