Джон Голсуорси - Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 8

— Началась. Но вы не волнуйтесь, она сейчас еще не страдает. Мы скоро пошлем за врачом. Она у вас храбрая. — И с каким-то необычным для нее уважением и сочувствием сиделка повторила: — Не беспокойтесь, сэр.

— Если она захочет увидеть меня, я все время буду в кабинете. Сделайте для нее все, что можете, сестра.

Сиделка вернулась к Джип в задумчивости. Та сказала:

— Это был отец? Я не хотела, чтобы он знал.

— Все отлично, моя дорогая.

— Как вы думаете, скоро ли опять начнутся боли, сестра? Мне хотелось бы повидать его.

Сиделка погладила ее по волосам.

— Скоро все это кончится, и вам будет хорошо. Мужчины ведь всегда такие беспокойные.

Джип взглянула на нее и прошептала: — Знаете, моя мать умерла, когда рожала меня.

Сиделка оправляла постель.

— Это ничего; то есть, я хочу сказать… это не имеет никакого отношения…

И видя, что Джип улыбается, она подумала: «Ну и дура же я!»

— Если случится так, что я не выдержу, я хочу, чтобы меня сожгли. Вы запомните это, сестра? Я не могу сейчас сказать об этом отцу: это расстроило бы его.

Сиделка подумала: «В таких случаях, кажется, требуется завещание; но лучше будет, если я обещаю ей это. Болезненное соображение, хотя она совсем! не болезненная особа». И она сказала:

— Очень хорошо, дорогая, только ничего подобного с вами не случится.

— Мне очень стыдно, что все мне уделяют столько внимания и люди из-за меня несчастны.

Сиделка, все еще занятая взбиванием подушек, пробормотала:

— Вы и наполовину не так беспокойны и капризны, как многие другие. У вас все идет просто великолепно. — А сама подумала! «Странно! Она ни разу не заикнулась о своем муже. Не люблю, когда подобные истории происходят с такими чувствительными особами. Она просто трогательна».

Джип пробормотала:

— Я хотела бы повидать отца. Пожалуйста, поскорее!

Сиделка, быстро взглянув на нее, вышла.

Джип стиснула руки под одеялом. Ноябрь! Желуди и опавшие листья. Милый влажный запах земли! Желуди повсюду, но всей лужайке. Когда-то она брала на поводок старую гончую собаку и бегала с ней по лужайке, покрытой желудями и опавшим листом, а ветер все сдувал листья с деревьев — тогда она была в коричневом бархатном платье! Кто это назвал ее тогда «мудрой маленькой совой»?.. Сердце ее упало: снова начинались боли. Уинтон спросил, стоя в дверях:

— Да, моя крошка?

— Я только хотела посмотреть на тебя. У меня все хорошо.

Лоб ее был весь в поту.

Когда он шел по коридору, ее улыбка провожала его, словно рея в воздухе; но на лице Джип улыбка уже погасла. В кабинете ему снова стало тревожно. Почему не может он принять все эти страдания на себя?

Уинтон шагал взад и вперед по ковру, пока наконец не послышался знакомый скрип колес. Он вышел в прихожую и пристально посмотрел в лицо доктору, совсем забыв, что старик понятия не имеет об особой причине его смертельной боязни за дочь. Потом он вернулся назад в кабинет. Злой юго-западный ветер швырял в оконные стекла мокрые листья. Вот здесь, у окна, он стоял, всматриваясь в темноту, когда Фьорсен приехал просить руки Джип год тому назад. Почему он не выпроводил тогда этого парня, почему не увез ее? В Индию, в Японию — куда угодно! Она не любит этого скрипача, никогда не любила по-настоящему. Чудовищно! Горечь переполнила сердце Уинтона, и он застонал. Потом он подошел к книжному шкафу; там было несколько книг, которые он всегда читал; он достал одну — «Жизнь генерала Ли». Поставив книгу на место, он взял другую — роман Уйат-Мелвиля «Бездельник». Печальная книга — печальный конец! Книга выпала из его рук и глухо стукнулась об пол. С какой-то ледяной ясностью он вдруг увидел свою жизнь, какой она может стать, если он второй раз понесет такую потерю. Она не должна умереть!

Если она умрет, тогда для него остается только… В древние времена мужчину хоронили вместе с конем и собакой — знак уважения к нему, как охотнику. Все-таки в этом что-то было. Мысль эта почему-то успокоила его; он сел в кресло и долгое время смотрел на огонь в каком-то оцепенении. Потом его лихорадочные страхи возобновились. Какого черта они не приходят и ничего ему не говорят? Что угодно, только не эта тишина, не это смертельное ожидание! Кажется, хлопнула входная дверь? Стук колес? В дверях стоял Марки, держа в руке какие-то карточки.

— Леди Саммерхэй, мистер Брайан Саммерхэй. Я сказал «нет дома», сэр.

Уинтон кивнул.

— Вы не завтракали, сэр.

— Который час?

— Четыре.

— Принесите мне меховое пальто и портвейн. И разожгите камин. Узнайте, есть ли какие-нибудь новости.

Марки кивнул.

Нелепо сидеть в меховом пальто перед огнем, да еще не в холодный день!.. Говорят, что и после смерти жизнь продолжается. Он ни разу не почувствовал, что она продолжает жить. Она жила в Джип. И теперь, если Джип… Он встал и задернул занавеси.

В семь часов доктор спустился вниз. Уинтон все еще сидел перед камином, неподвижный, закутавшись в пальто. Чуть приподнявшись, он оглянулся.

Лицо доктора было в морщинках, веки на выпуклых глазах полузакрыты; это должно было означать улыбку.

— Великолепно, — сказал он. — Великолепно — девочка! Никаких осложнений.

У Уинтона задрожали губы. Он протянул было руку. Но, подчиняясь привычке целой жизни, ничем не выдал своих чувств и остался сидеть на месте.

— Стакан портвейна, доктор?

Подмяв стакан, доктор задумчиво рассуждал, разглядывая вино;

— Гм! Это пятьдесят второй. Дайте мне лучше шестьдесят восьмого, тот покрепче.

Спустя некоторое время Уинтон поднялся наверх.

Перед дверью его снова охватил леденящий страх. «Очень удачно — пациент умер от упадка сил!» Слабый крик ребенка не успокоил его. Он был равнодушен к этому новому существу. Вдруг рядом с ним очутилась Бетти.

— В чем дело, женщина? Не смейте! Всхлипывая, она лепетала:

— Она выглядит так прелестно. О господи! О милая!

Резко оттолкнув ее в сторону, Уинтон заглянул в раскрытую дверь. Джип лежала тихая и белая; ее темные глаза были прикованы к ребенку. На лице ее было выражение удивления. Она не заметила Уинтона, а тот стоял и молча глядел на нее. Сиделка что-то делала за ширмами. Впервые в своей жизни он видел мать с только что рожденным ребенком. Ее лицо — какое-то нездешнее потрясло его. Она ведь, кажется, никогда не любила детей; говорила, что не хочет ребенка. Он вошел в комнату. Она сделала слабое движение рукой, показав на ребенка, глаза ее смеялись. Уинтон посмотрел на это запеленатое, все в красных пятнах крохотное создание; потом, наклонившись, взял руку Джип, поцеловал и на цыпочках вышел.

За обедом он пил шампанское и был благодушно настроен. Следя за дымком своей сигары, он подумал: «Надо послать телеграмму этому скрипачу. В конце концов он тоже не чужой, может быть, страдает, как он сам страдал всего два часа назад. Держать его в неведении было бы…» И он написал: «Благополучно. Дочь. Уинтон». Он отдал телеграмму и приказал, чтобы конюх отвез ее сегодня же вечером. В десять часов он осторожно поднялся наверх. Джип спала.