Джон Голсуорси - Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 8

— Ступай наверх, старина. Кэрстин беспокоится.

Тод сел и снял сапоги.

— Не понимаю, — сказал он опять. Потом, не говоря больше ни слова и даже не взглянув на Феликса, вышел из кухни и стал подниматься по лестнице.

Феликс подумал: «Бедная Кэрстин! Но что поделаешь, они ведь все тут странные, один к одному! Как бы уберечь от них Недду?»

Мучаясь этим вопросом, он вышел в сад. Трава была совершенно мокрая, поэтому он спустился на дорогу. Пара лесных голубей о чем-то тихо ворковала — самый характерный звук летнего дня; ветра не было, и загудели мухи. Очистившийся от пыли воздух был напоен запахом сена.

Что же теперь будет с этими беднягами батраками? Их непременно уволят. Феликс вдруг почувствовал отвращение — о этот мир, где люди держатся за то, что у них есть, и хватают все, что могут схватить! Мир, где люди видят все так пристрастно; мир, где царят сила и коварство, борьба и первобытные страсти, но где есть и столько прекрасного — терпение, стойкость, героизм; и все же душа человеческая еще так невыразимо жестока!

Он очень устал, но не хотел садиться на мокрую траву и продолжал идти. Время от времени ему встречался батрак, который брел на работу; но на протяжении нескольких миль их попалось ему на глаза очень немного и все они хмуро молчали.

«Неужели это те, кто так любил свистеть? — думал Феликс. — Неужели это те самые веселые пахари? Или это всегда было только фантазией писателей? Но, право же, если они могут молчать в такое утро, значит, они вообще онемели!»

Он направился к перелазу и зашагал по тропинке в лесок. Запах листьев и древесного сока, пестрые зайчики от солнечных лучей — все это утреннее сияние и прелесть поразили его с такой силой, что он чуть не закричал. Как прекрасен этот час, когда человек еще спит, а природа бодрствует и живет своей жизнью, такой полной, нежной и первозданной, такой влюбленной в себя! Да, все беды в мире происходят от душевного неустройства вечно неуверенного в себе существа по имени Человек!

Выйдя опять на дорогу, он сообразил, что находится в одной или двух милях от Бекета, и, вдруг почувствовав, что очень голоден, решил пойти туда позавтракать.

Глава XXXI

Феликс побрился одной из бритв Стенли, принял ванну, позавтракал и уже собирался сесть в автомобиль, чтобы вернуться в Джойфилдс, когда ему передали просьбу матери подняться перед отъездом к ней.

Феликс заметил, что она встревожена, хотя и пытается это скрыть.

Она поцеловала сына и усадила на кушетку.

— Милый, сядь и расскажи мне всю эту ужасную историю. — Взяв со столика пульверизатор, она обдала его маленьким облаком духов. — Новые духи, прелестный запах, правда?

Феликс, ненавидевший духи, скрыл свое отвращение, сел рядом с матерью и рассказал ей все. И, рассказывая, чувствовал, как страдает ее утонченная, щепетильная натура от всех этих грубых подробностей: драки с полицейскими, драки с простонародьем, тюрьмы, куда отправили девушку из хорошей семьи; видел, как трогательно она старается сделать вид, будто ничего особенного не произошло. Он кончил рассказ, но Фрэнсис Фриленд продолжала сидеть неподвижно, так плотно сжав губы, что он ей сказал:

— Волноваться бесполезно, мама.

Фрэнсис Фриленд встала и что-то с силой дернула — показалась дверца шкафа. Она ее отворила и вынула оттуда саквояж.

— Я еду с тобой, сейчас же, — сказала она.

— По-моему, в этом нет никакой необходимости, ты измучаешься.

— Чепуха, дорогой! Я должна поехать.

Зная, что уговоры только еще больше укрепят ее решение, Феликс ее предупредил:

— Я еду на автомобиле.

— Ну и что ж! Я буду готова через десять минут. Ах, вот, совсем забыла, смотри! Прекрасное средство против морщин под глазами! — Она протянула ему открытую круглую коробочку. — Окуни туда палец и осторожно вотри.

Феликс был тронут ее заботой о том, чтобы и у него была хорошая мина при плохой игре; поэтому он втер немножко мази в кожу под глазами.

— Вот так. Подожди меня немного, я сейчас. Мне только надо собрать вещи. Они отлично поместятся в этот маленький саквояж.

Через четверть часа они выехали. Во время всего путешествия Фрэнсис Фриленд ни разу не дрогнула. Она бросилась в бой и не собиралась давать волю своим нервам.

— Мама, ты собираешься у них остаться? — отважился спросить Феликс. По-моему, у них нет свободной комнаты.

— Ах, какие пустяки, милый! Я прекрасно сплю, сидя в кресле. Мне это даже полезнее, чем лежать.

Феликс возвел глаза к небу и ничего не ответил.

Когда они приехали в Джойфилдс, им сообщили, что врач уже был, остался доволен больным и прописал ему полный покой. Тод собирался в Треншем, где Шейле и двоим батракам предстояло сегодня предстать перед судьей. Феликс и Кэрстин наспех посовещались. Раз приехала мама — отличная сиделка, — им лучше отправиться с Тодом. Поэтому все трое немедленно отбыли в Треншем на автомобиле.

Оставшись одна, Фрэнсис Фриленд взяла свой саквояж — на этот раз старенький, без патентованного замка, чтобы его можно было легко открыть, бесшумно поднялась наверх, постучалась в дверь комнаты Дирека и вошла. Ее приветствовал слабый, но веселый голос:

— Здравствуйте, бабушка!

Фрэнсис Фриленд подошла к кровати, улыбнулась с невыразимой нежностью, приложила палец к губам и сказала тишайшим голосом:

— Тебе, милый, нельзя разговаривать!

Она уселась у окна, поставив рядом с собой саквояж, — по ее носу катилась маленькая слеза, и она не желала, чтобы это увидели. Поэтому она открыла саквояж, достала оттуда пузыречек и жестом подозвала Недду.

— Милочка, ты должна непременно принять эту пилюльку, — прошептала она. — Это старинное средство, его давала мне мама, когда я была в твоем возрасте. Теперь тебе надо часок подышать свежим воздухом, а потом вернешься назад.

— Обязательно надо идти, бабушка?

— Да, ты должна беречь силы. Поцелуй меня.

Недда поцеловала щеку, которая показалась ей гладкой, как шелк, и удивительно мягкой, получила нежный поцелуй тоже в щеку и, поглядев на больного, вышла.

Фрэнсис Фриленд, не теряя времени попусту, стала обдумывать, что предпринять для того, чтобы победить болезнь милого Дирека. Она бессознательно сжимала и разжимала пальцы, приходя то к одному, то к другому решению; она перебирала в уме всевозможную еду, способы умывания, средства соблюдения покоя, и в глазах ее вспыхнул почти фанатический блеск. Она, как умелый полководец, оценивала свои силы и расставляла их в боевой порядок. Время от времени она заглядывала в саквояж, проверяя, есть ли у нее все, что ей нужно, отбрасывая все новоиспеченные изобретения, которые всегда могут подвести. Ибо она никогда не брала с собой в бой те патентованные новшества, которые доставляли ей такую радость в мирное время. Когда, например, она сама заболела воспалением легких и два месяца обходилась без врача, она, как известно, просто лежала на спине, не принимала никаких лекарств и лечилась только мужеством, природной выносливостью, мясным бульоном и прочими столь же простыми средствами.