Джон Голсуорси - Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 11

Вот что, мне кажется, говорят заключенные, беззвучно шевеля губами.

А стражник следит за движением их губ, и его глаза, глаза сторожа в зверинце, словно предупреждают:

— Проходите, пожалуйста, сэр, не то заключенные придут в возбуждение. Здесь больше нечего смотреть!

И посетитель выходит на тюремный двор. К старому серому зданию пристраивают новый корпус; он уже высоко поднялся к квадрату неба. На деревянных лесах стоят заключенные, укладывая камни. Они работают на стофутовой высоте и старательно строят надежные камеры, чтобы потом туда, за выбеленные известкой стены, упрятали их самих; старательно возводят толстые стены; старательно подгоняют камень к камню и замазывают промежутки между ними, чтобы ни одно живое существо, даже самое маленькое, не могло потом проползти внутрь и разделить с ними одиночество; старательно оставляют оконные проемы на такой высоте, чтобы самим же потом до них не дотянуться, чтоб из этих окон можно было смотреть только в пустоту; помогают стирать самих себя из памяти всех, кто не погрешил против созданных людьми законов, ибо людям хочется позабыть о приговоренных к безмолвию и одиночеству, — ведь вспоминать о них так неприятно. Над ними небо серо, под небом сереют они; вниз доносится только приглушенное постукивание их инструментов о камни.

Посетитель уходит с тюремного двора и направляется к тюремным воротам, а навстречу ему входят в ворота трое осужденных; самый рослый — посредине уже старик, у него твердый шаг, серая щетина пробивается на загорелом, обветренном лице. В его глазах, устремленных на посетителя, вспыхивает огонек; он осклабился, показав желтые зубы. Вот губы его зашевелились, с них слетают слова. Так в непогожий день сквозь темные тучи вдруг проглянет солнце, свидетельствуя о красоте земного бытия. Эти слова — бесценное доказательство очистительного действия одиночного заключения, единственные слова, которые можно услышать в Доме безмолвия, тихо звучат в тюремном воздухе: «Эх, ты!..»

ПОРЯДОК

Мы вышли из тюремной кухни и пошли по коридору. Старый надзиратель в темно-синей форме с низко надвинутой на лоб фуражкой, из-под которой виднелись прямые с проседью брови, остановился.

— Вот здесь, — сказал он, — наша сокровищница. — И, сняв с пояса ключ, отпер железную дверь.

Арестант с желтым лицом, в желтой одежде с тюремным штемпелем и куском желтой кожи в желтой руке глянул в нашу сторону, потупился и с безмолвной рабской покорностью, проскользнув мимо нас, скрылся за дверью. Теперь мы стояли одни среди сокровищ, которые он, очевидно, чистил.

— Мы в шутку зовем эту кладовую сокровищницей, — сказал старый надзиратель и в первый раз за все утро улыбнулся, но улыбка сразу же исчезла с его лица, глаза снова погасли.

Есть люди, у которых всегда таится в глазах этот мрак, как будто целиком посвятив себя служению жестокостям мира, они загубили свою душу.

Старик снял со стены один из экспонатов и протянул его мне. Два легких стальных браслета, соединенные легкой стальной цепочкой.

— Вот что теперь носят, если это необходимо.

Ни одна кладовая при конюшне, где хранят сбрую и где повсюду блестят уздечки, удила, шпоры, не могла бы сравниться с этой кладовой. Все четыре ее стены от пола и до потолка были увешаны всевозможными «драгоценностями», сверкающими, как бриллианты: тяжелыми и легкими наручниками, всякими цепями — короткими и длинными, стальными и железными, тонкими и массивными.

— Все это устарело и вышло из моды, — сказал надзиратель.

— А это?

То, на что я указывал, стояло совсем близко: три блестящих стальных бруска, соединенные вверху и широко расставленные у основания, были посередине скреплены поперечными брусками.

— Это треугольники, — сказал он несколько поспешно.

— Вы часто применяете телесные наказания?

Надзиратель посмотрел на меня с удивлением. «У вас не хватает такта», прочел я в его глазах.

— Нет, очень редко, — ответил он. — Только в случае необходимости.

И, не сознавая того, что в его словах выразилась самая суть той системы, которой он служил, суть всех подобных систем, он щелкнул каблуками, как бы салютуя дисциплине и порядку.

Ни в лице старика, суровом, но не злом, ни в его прямой, подтянутой фигуре не было ничего вызывающего отвращение. Но мне вдруг показалось, что мы не одни: неисчислимое множество блюстителей порядка выстроилось рядом с ним, заполнило всю комнату, поднимаясь все выше и выше по живой лестнице, на моих глазах росла внушительная бюрократическая пирамида, подобная стальным треугольникам. Чиновники стояли прямые, подтянутые, и каждый из них произносил: «Только в случае необходимости». Как безукоризненно чисты были линии этой незыблемой пирамиды, как гладко отшлифована ее поверхность! Идеально правильная пирамида из людей, спаянных родством душ, прочная, как древняя каменная кладка, застывшая в своей мертвой, неподвижности. А глаза всех этих блюстителей порядка — голубые, черные, серые и грустные светло-карие — упорно смотрели в одну точку с одинаковым выражением, словно говорили: «Отойдите, пожалуйста, не касайтесь пирамиды».

Повернувшись к треугольникам спиной, старый надзиратель повторил:

— Только в случае необходимости.

— А когда возникает такая необходимость?

— На это есть правила.

— Я понимаю, но кто их устанавливает?

— Существующая система.

— А вам известно, как она возникла?

Надзиратель нахмурился — нашли о чем спрашивать!

— Это не моего ума дело, — ответил он с легким раздражением и отвернулся, как бы предлагая: «Спроси об этом стоящего за мной!»

Напрягая зрение, я пытался рассмотреть вершину пирамиды, но она была слишком высоко.

— Мы должны поддерживать порядок, — заявил вдруг надзиратель, решив, видно, отстаивать свою точку зрения.

— Ну, разумеется. И все, что есть в этой комнате, служит именно этой цели.

— Да, все, чем; мы теперь пользуемся.

— Ах, вот как! Но вы, кажется, говорили, будто кое-что устарело.

— Да, тяжелые наручники уже ни к чему, и толстые железные кандалы тоже устарели.

— У них и в самом деле какой-то странный варварский вид.

Он улыбнулся:

— Что ж, пожалуй.

— А вы можете мне объяснить, почему от них отказались?

Старику, видно, снова захотелось уклониться от ответа и кивнуть на кого-то, стоящего сзади.

— Нет, этого я не могу объяснить. Вероятно, отпала необходимость.

— А когда они были в ходу, начальство полагало, что это необходимо?

— Безусловно, иначе ими и тогда бы не пользовались.

— Никому, верно, и в голову не приходило, что мы, увидев эти предметы, назовем их варварскими.

Старик посмотрел на тяжелые кандалы.

— Их просто надевали и не раздумывали, плохо это или хорошо.