Вайжгантас - Немой

С Северией поздоровался один лишь свистун-говорун, что появился на росшей во дворе старой липе. Скворец вылез из дупла, отряхнулся, поглядел вокруг и, увидев, что еще слишком рано, просвистел приветствие наступающему дню и снова скрылся в гнезде.

Северию так и распирало от важности. Как же, на всю деревню она сейчас — единственное живое существо. Вот потихоньку приберется, задаст корм скотине, а матушке останется только еду сготовить. И тут же спохватилась: одной ей со всем не управиться, хочешь не хочешь, придется разбудить девушек. К тому же можно опоздать в лес, а потом не успеть вернуться ко времени, когда все отправятся в местечко, хотя до заутрени, иначе говоря, до десяти часов, была еще, как ей казалось, уйма времени.

И она принялась умываться так старательно, будто собиралась в костел, чтобы по возвращении из лесу на ходу позавтракать и в путь: шутка ли — четыре версты отмахать! Распустила волосы, длинные, густые, восковой желтизны, вынула из-за балки щетинную щетку со смолистой ручкой, полюбовалась ее красивой и прочной оплеткой из толстых ниток и стала причесываться. Волосы не пакля, по молодости не жалко было и вырвать лишний клок. Радовалась Северия, что пока не лезут. Усевшись на пороге, она расчесывала их, водила по ним щеткой, а сама думала о своем. Девушка унеслась в юных мыслях туда же, где пребывала минувшей ночью в своем сладком сне. Ей вздумалось непременно сейчас разгадать смысл этих сновидений или хоть попытаться восстановить по порядку пригрезившуюся ей историю. Тогда проще было бы уяснить, что она все-таки означает. И Северия терзалась от бесплодности своих попыток связать в единое и разумное целое все эти «что», «где», «как».

Под конец она спохватилась и принялась заплетать косы. Вплела в них простенькие ленточки, которые носила каждый день, но потом подумала, что сегодня они, вроде бы, не совсем годятся. Метнулась к сундуку за новыми, алыми. Все, что она надевала на себя, сегодня казалось ей неподходящим, каждый раз нужно было хватать другое и тратить на это время. Одевшись только наполовину и позабыв о таких необходимых по тем временам принадлежностях туалета, как передник и платок, простоволосая и босоногая, зато в белоснежной сорочке, клетчатой юбке и такой же безрукавке девушка кинулась бежать, по-косульи перемахивая через плетни, окружавшие двор и лужайку близ гумна, и не заперла даже своей клети. Она мчалась задами овинов в гору, в лес не трусцой, а будто соревнуясь с кем-то и желая, как говорится, обогнать собственную тень. Так обычно бегают те, кто хочет вычеркнуть из памяти прошлое или опередить будущее.

В тот час Северия и в самом деле немногое помнила из прошлого и не представляла, каким окажется будущее. Она не могла отчетливо воскресить в памяти какие-нибудь картины, будто в прошлое воскресенье и не случилось ничего, будто не было тогда на опушке ни Миколюкаса, ни Гейше. Девушка бежала знакомыми тропками в обычно свободное поутру время, чтобы насобирать грибов, только и всего. Чего ж вы еще хотите, какие догадки строите? Ах, хотите знать, отчего она спешит? Так это оттого, что ей нужно вовремя вернуться… Отчего же еще?

В маленькой руке с сильными короткими пальчиками Северия зажала плетеное лукошко, отчего напоминала сборщицу картофеля. Особого впечатления она не производила. Таких девушек в костеле во время службы хоть пруд пруди. Все они, за исключением разве чахоточных или страдающих неизлечимой болезнью оттого, что их сглазили, иными словами, напустили на них порчу, были такими же крепко сбитыми, с гармонично развитым телом благодаря повседневному труду, не идущему ни в какое сравнение со спортом. Сильные творения могучей природы.

Она не прошмыгнула в лес тропкой, а помчалась прямиком через горку, где водились рыси, но зато росли отборные грибы, ломкие, как хрящи — казалось, на зубах хрустят. Вот и наберет она самых молоденьких, неперезрелых, не тронутых червем, нетрухлявых. А остальные пусть достанутся тем грибникам, что придут позже.

Позабыв обо всем на свете, она стала быстро обегать деревья, то и дело наклоняясь за теми грибами, которые, как упоминается в «Аникщяйском боре» [6] Поэма классика литовской литературы А. Баранаускаса. , «над мшистой простыней стыдливо щеки греют». Ни разу не оторвала она глаза от земли, покуда не вышла на редколесье.

Восходящее солнце озарило своими лучами орешник, окрасив его в багряный цвет. Северия бросила туда взгляд, и ей показалось, что она увидела возле зеленой закраины великана, с ног до головы объятого пламенем. Она пришла в такой ужас, что, ойкнув, закричала истошным голосом, как безумная. Полными ужаса глазами уставилась она на мужчину, не узнавая его, и вопила, как девчонка, которой нечем отбиться от собачьей своры.

— Северюте, да ты что, ошалела? Ведь это я, Гейше, дайся, а не чучело гороховое… Ну Северия, да очнись ты, ради бога… Ну хочешь, я в сторону отойду… — сказал управляющий Дайся, стоя поначалу под кустом, а потом подскочив к девушке и потрепав ее обеими руками по плечам. Однако, услышав ее отчаянный крик, он снова отпрянул назад.

— Ой, да кто же это? Это ты, дядя? Но отчего ты такой… Почему ты весь ужасно красный и не моргаешь?.. — обрела наконец дар речи девушка. Она дрожала всем телом и хватала ртом воздух, в лице не было ни кровинки, а в глазах все еще отражался крайний испуг.

— Дайся, он самый, он самый, — обрадовался Гейше. Затем снова бросился к ней, привлек к себе, стиснул голову и поцеловал в лоб, погладив шершавой ладонью по щеке.

Северия не противилась, точно лишилась последних сил, и даже закрыла глаза. Она замерла в объятиях Гейше и позволила усадить себя под деревом. Гейше что-то долго и ласково со слезами на глазах говорил ей. Видно, раскрывал обещанную тайну. Он поглаживал ее руку, плечо, шею. Запрокинув ее головку кверху, стал целовать ее глаза, шею, волосы, пока не наткнулся на губы, от которых так и не смог оторваться. Раполас тискал грибницу, причиняя ей боль, но та не проронила ни слова, не высказала ни одобрения, ни сопротивления, ни жестом, ни движением тела не ответила она на жаркие ласки Гейше, на сладострастные его речи. Судя по широко раскрытым, будто подернутым дымкой глазам, все происходящее не доставляло ей особого удовольствия. Эта дочь природы упивалась мужской лаской точно так же, как свежестью утренней росы или теплом зари; впитывала ее, покуда та не достигла границы греха, которого уже следовало опасаться.

Видно, именно этого девушка и испугалась: голубкой выпорхнула она внезапно из рук Гейше и была такова.

Северия летела домой, не чуя под собой ног, быстрее, чем она мчалась сюда, и продолжала полубессознательно думать: