Вайжгантас - Немой

Почтительное к себе отношение чувствовал и кое-кто из их спутников, которые на равных угощались и горланили с ближайшими друзьями хозяев; они шумели едва ли не громче остальных, желая тем самым показать свое бесстрашие — таким необычным вниманием, почетом, а оттого и уютом они были тут окружены. Будет о чем рассказать дома или даже похвастаться перед соседями: мол, когда мы гуляли на свадьбе у Канявы…

Да и сам Антанас чувствовал себя словно в заколдованном королевстве или в прекрасном сне: сыт по горло, королева любит его без памяти, вот он и спокоен за свое будущее. Он то и дело взъерошивал свои жесткие прямые волосы и цедил сквозь зубы:

— М-да…

И трудно было разобрать, то ли он проклинает свои непокорные вихры, то ли хвалит себя за то, что так удачно устроил свою жизнь. Одно Антанас знал достоверно, не сомневался в этом, и сердце у него так и замирало: столь доброго отношения, какое проявлял к нему хозяин Винцентас, не знал, не изведал никто во всем приходе и далеко за его пределами. Антанас чувствовал, как укореняется в его сердце любовь, которая останется неизменной всю жизнь. Сейчас он хотел только одного: жить и трудиться, трудиться и жить для того, чтобы добросердечные отношения, зарождающиеся между ним, Винцасом и его женой, никогда не прервались.

— Она, ты небось позабыла, что и я свил гнездышко и ты в нем будешь хозяйкой? Свадьбу закончить пристало дома. Ну, а если кто-нибудь из дружек захочет попрощаться перед отъездом, будет, по крайней мере, знать, где нас искать. Те, кого уж не остановишь, пусть себе гуляют, а мы пойдем, верно?

— Пошли, Онте, а Винцялиса и Уршулю завтра поблагодарим.

И они незаметно исчезли. А те, что заметили, только рукой махнули:

— Ясно, дело-то молодое.

Уж и на славу попотчевали Винцас Канява и его крестные Ваурусы своих гостей! Долго будут те вспоминать, радоваться да превозносить редкое хлебосольство семьи Канявы, жаль только, что с выпивкой. Это преумножит добрую славу о них, которая и без того сияет ярким светом.

Винцентасу Каняве из деревни Таузай, вчерашнему Венце Каняве-младшему, исполнилось недавно двадцать пять лет, а его молоденькой жене — восемнадцать. Крестные Ваурусы называли их «детки» и все никак не хотели согласиться с тем, что молодые супруги — самостоятельные сельские хозяева, а не просто их крестники. Оба они цвели юностью и здоровьем. И когда по воскресеньям молодожены усаживались в бричку, взяв возницей здоровяка Антанаса Крампляускиса, и рысцой ехали в костел, все вокруг долго-долго смотрели им вслед.

— Отборная парочка, что ни говори! — восхищались люди, весело глядя на Винцаса и Уршулю, причем без малейшей зависти. — Дай им бог здоровья и долгой жизни!

В костеле молодые супруги едва ли не ретивее воздавали хвалу друг другу, чем небесным святым, настолько они заполняли собой землю и небо. Дома жарили сало, тоже, казалось, лишь друг для друга, а уж, подавая, глядели так, будто взглядами потчевали. Где бы они ни были, все жались друг к дружке, о чем-то шептались, ласкались, никак не могли насытить взор, и конца этому не было.

Старики Ваурусы намеренно избегали попадаться им на глаза; и впрямь — дело-то молодое, когда же еще радоваться? Но сердца их все-таки сжимались от боли: отныне крестные яснее ясного почувствовали, что жизнь утрачивает смысл. Вначале денежки откладывали да берегли, затем, по доброй воле отделавшись от них, должны были сами о еде заботиться, варить себе; ну, а когда прибились они к своему крестнику Винцасу, эта необходимость отпала: трапезничать садились за общий стол. Поедят, вернутся к себе и не знают, чем руки занять. Решил тогда крестный Ваурус посуду да утварь ладить, стало полегче, да только опасался все время: а вдруг сделанного уже достаточно. Стала крестная Ваурувене носки вязать да латать и все ждала, не посетует ли кто-нибудь, мол, пятка прохудилась или палец торчит.

Уршуля относилась к старикам неприязненно, знала, что они навязаны им с Винцасом за большой долг, оттого и считала их чем-то вроде процентных денег: дескать, чем скорее с долгом развяжешься, тем меньше процент набежит. Винцентас все видел и ужасно боялся, как бы старики этого не заметили, и оттого был с ними ласковее, чем прежде, и их склонял к тому же; бывало, мимо не пройдет, не сказав им слово-другое, не посетовав на погоду или еще на что-нибудь. И чем больше он старался, тем сильнее Ваурусы чувствовали, что все это, почитай, воздаяние за невесткино отношение. Вроде бы по-прежнему интересовался, что да как, но только ради приличия; на деле же было иначе: красивые слова утратили свою ценность, поскольку за ними угадывалось фальшивое намерение — они шли не от сознания и не от чистого сердца.

Винцентасу пришлось долго растолковывать своей Уршуле, что их старики не просто процентщики, что они тут свое едят, оттого что вовремя вложили свои заправки и хлеб в нужное дело; что Ваурусы для Каняв значат больше, чем родители, поскольку они по доброй воле возложили на себя эти обязанности. Понять-то Уршуля поняла, но все равно Винцасу не удалось бы убедить ее, если бы она сама не видела его насквозь, не замечала, что в сердце его скрыто что-то необычайно прекрасное, чем он дорожил и что заслуживало уважения в ее глазах. Так исчезла вымученность в чертах Уршулиного личика, когда она разговаривала со стариками или смотрела в их сторону. И не приходила ей больше в голову мысль, что неплохо было бы поскорее избавиться от стариков, доживающих свой век в боковой спаленке.

Во многом облегчило дело и то, что Винцас, получив приданое, тут же отдал крестным половину долга; молодожены оставались должны только половину, но крестных родителей это ничуть не обрадовало: они хотя бы благодеяниями, если не чем-нибудь иным, хотели укрепить взаимопонимание. Оттого Ваурус принял солидную сумму долга как нечто чужое, не имеющее к нему отношения, и тут же внес деньги в колокольный фонд [27] Колокольный фонд создавался на средства прихожан для приобретения колоколов. . А когда Винцас вернул весной еще полтысячи, ему и самому стало не по себе, точно он лишился чего-то дорогого. Зато Уршуля почувствовала облегчение; теперь она ощущала себя благодетельницей стариков, а не наоборот.

Настоятель был беспредельно рад, что ему удалось враз ощутимо увеличить колокольный фонд, радовался он и тому, что случай свел его с двумя такими щедрыми на богоугодные дела людьми; а Винцялис радовался тому, что он без особого труда, безо всяких уловок держит данное слово, не в пример другим: одолжишь кому-нибудь, а потом разве что зубами вырвешь — и давай должники выкручиваться, вывертываться, чисто змеи, лишь бы оттянуть время или вообще не отдавать долга. Радовался настоятель, что встретил хотя бы одного прихожанина, на которого можно положиться. Крестный сын Венце служил своего рода дополнением своих крестных родителей Ваурусов: каковы пестуны, таков и вскормленник.