Иво Чипико - Пауки

Раде умолк, идет прямиком в гору, Маша следует за ним по пятам и удивляется, что усеянная цветами трава после него остается несмятой.

Парень шагает легко, ловко перескакивает через камни, время от времени оборачивается к ней и спрашивает, не устала ли?

Пришли в старый буковый лес. Раде заглянул сверху в дупло сухого бука, напоминавшего древнюю разрушенную башню.

— Однажды, — заметил он, — в этом дупле я прятался. Как-то осенью затесался в мою отару чей-то двухгодовалый баран. Вижу: чабаны только и ждут, как бы его стянуть… Э, не выйдет, думаю… Два дня мы с другом прятали его в этом буке, ждали удобного случая, а потом съели целиком чуть ли не за один день!

Миновав ущелье, вступили в каменистую просеку. Маша не спрашивает, куда идут, машинально шагает за ним, перескакивая с камня на камень. Наконец остановились у подножия отвесных утесов и скал, где росла высокая трава.

— Знаешь, где ты? — спросил Раде, улыбаясь. — Жарко, а? Погоди, сейчас остынешь. Ступай за мной!

Обеими руками он раздвигает ветви ближайшего дерева.

— Нагнись! — говорит он, взяв ее за руки, и ведет в пещеру.

Внутри темень, на первых порах они не видят даже друг друга.

Маша прижимается к Раде.

— Видишь, — говорит он, — сюда можно спрятать сотню людей; здесь я жарил на вертеле того барана: погляди, остатки костра… В пещеру собираются чабаны и едят краденое мясо… А кое-когда затаскивают и девушек, если под руку подвернутся… Чего чабанок не сделает!

— Прохладно здесь, — заметила Маша.

— Сейчас выйдем, хочу только тебе показать свое царство… Посмотри, какие узоры на стенах, погляди на эти обледеневшие глыбы: похожи то ли на девушку, то ли на ребенка или зверя… слышишь, внизу течет вода? Страх! Никак к ней не добраться… А к снегу можно. Хочешь, принесу?

— И я с тобой!

— Устанешь!

Он взял ее за руку и повел за собой.

Они вошли в узкий проход и стали пробираться между скал.

— Видишь, зимой все эти камни покрыты водой, — поясняет он. — Погоди! — Отпустив ее руку, он вынул спички и зажег сразу две о свои штаны. Посветил.

— Погляди вон на тот камень, настоящий горный волк! И таких штук в пещере уйма, да разве все разглядишь? Нужна добрая охапка лучины.

— Маша! — вдруг крикнул он во весь голос, и эхо из пещеры ответило быстро и громко: «Маша!» — Позови и ты!

— Раде! — крикнула Маша. И эхо ответило.

— Видишь, человек, когда один, может сам с собой разговаривать… Разговаривающая эта пещера! Слышь, вдали словно кто-то плачет… Где-то далеко внизу. Боишься? Не дури: ты со мной!.. Это вода течет… Бог знает где прорывается!

Раде поднял кусок заледеневшего снега, и они, все так же держась за руки, вышли из пещеры.

— Давай обедать! — предложил Раде и скинул торбу. Разостлав наискосок гуню под наклонной каменной плитой, стал смотреть, как тает снег. Потом вынул из торбы хлеб, несколько кусков сыра и бутылку ракии.

Напившись по очереди воды из гуни, они уселись закусывать.

Раде возбужден, весел.

— Понимаешь, — говорит он, не переставая есть, — что-то мне не нравится эта канитель в селе: сначала с отцом Вране, потом тяжба из-за наследства Нико… — Лицо его становится грустным. — Но бросим это! Лучше закусывай!

— Да нет, рассказывай!.. Мила мне твоя речь.

— Не о чем нам долго беседовать… Рядом с тобой чувствую — до чего сладка жизнь!.. Чудеса господни, до чего это неожиданно нашло; верно, кровь зовет, не иначе! Стыдно сказать, сама видишь: к тебе больше, чем к жене, тянет… Но оставим жену, она родит мне сына! Впрочем, для чего же и жена, как не для этого!

И, выпив ракии, перевел разговор:

— А тебе не жалко, что нет у тебя детей? Бесплодная ты, не можешь родить; сказывают, такие страстнее. А может, и муж виноват — право, худосочный он какой-то, твой муж…

Раде говорит, а Маша думает: «Как увлекся, до чего прям! Кто бы еще сказал такое!»

— Маша, ты о чем задумалась? — спрашивает Раде, обнимая ее.

— Ну, ты!

— Видишь, иной раз обо всякой всячине раздумаешься… просто ум за разум заходит. Не знаю, ради чего запрещают нам закон и священник то, что нам милее всего? Привел я Божицу; кажется, и я доволен, довольны родители, довольна она — и все зря: навалился на меня поп, словно я у него отца убил!

— Сказывают, хочет на тебя в суд подать.

— Нет, теперь суды не те, что были раньше; не отдают им всякую овцу на закланье… поп сейчас нам страшнее суда! — заметил убежденно Раде. — Пей, Маша, ракию! — вспомнил он и чокнулся с ней. Потом, утерев рукой губы, пригладил пробивающиеся черные усы и поцеловал ее.

— Хорошо ли тебе?.. Целует ли тебя так твой Марко? — спрашивает он порывисто и страстно прижимает ее к себе. — Хорошо ли нам?.. Скажи?!

Маша не отвечает, охмелев от наслаждения…

Улыбаясь, смотрит ему в глаза, придерживает рукой его голову, чтобы не отрываться от этих глаз… Взгляды их сливаются, они забылись в любовном упоении…

— Что скажешь, Маша, об отце Вране? — спрашивает Раде немного погодя и не ждет ответа. — А что скажешь насчет газды Йово? Сами без чужих жен жить не могут, а нам запрещают… Пускай, куда бы ни шло, однако нынче им иное по сердцу пришлось. Все мне кажется, что они нам враги. Открылись у меня недавно глаза: кажется мне, думают они: страдай, копи, работай, только не на себя, а на нас… Недаром в церкви православные поют: «Подай, господи!» [6] «Госпо́ди» по-сербски означает «господам». — и от души засмеялся. Потом, взглянув на солнце, сказал: — Айда, Маша!

Поднялись. Раде сложил все в торбу, вскинул ее на плечо и обнял Машу.

— Вот так, прямо по скату!

И они пошли в обнимку по усеянной цветами траве.

А солнце забралось в долины, овраги и ущелья, согрело мимоходом и эту чету, покрыло их росинками пота и уже спешит к старым букам, что стоят, раскинув сухие ветви, словно огромные птицы выпустили когти. Под ними усталая чета ищет тени… целуются-милуются под сухими ветвями, которым суждено погибнуть там же, где они выросли — на прекрасной, цветущей горе…

Перед судебным заседанием свидетели Илии — Крыло и Журавль — прежде чем войти, шепотом сговорились у входа, да так и не подтвердили перед судьей того, что хотел Илия.

Несмотря на свой опыт, путались в показаниях, опасаясь, как бы суд не уличил их во лжи. Все дело тут было в газде Йово; недаром его управитель Васо обхаживал их и поил вином. Угощал свидетелей и Петр, вот они и не хотели обидеть ни ту, ни другую сторону. В конце концов суд признал завещание незаконным. Когда решение было объявлено, газда Йово позвал Петра, и согласно уговору была составлена новая сделка, по которой Петр уступал газде всю землю, включая и свою долю, а газда сверх договоренной цены выплачивал ему пятьдесят талеров. Эту сумму он заприходует на счет Петра, а уплату оставшегося долга отложит до более благоприятного времени.