Виктор Ардов - С подлинным верно

— А за что я тебя держу? Если хочешь знать, твою штатную единицу мне уже который год норовят срезать. Пристают: «Ну зачем вам нужен второй плановик?» А я не отдаю — и всё. Но ты обязан наращивать темпы расширения моего кругозора. Ты мне темпы давай!

— Слушаюсь. Буду стараться, еще более сжато, так сказать… А сейчас, если разрешите, я вас кратенько проинформирую касательно второго тома «Войны и…»

— Ладно, выкладывай. Только без художественных красот и там разной психологии. Ты факты подавай. Факты и цифры. Ясно?

— Безусловно. В общем и целом, Пал Палыч, третий том посвящен как раз Отечественной войне 1812 года…

— Ну, это я сам знаю: Наполеон, Бородино, пожар Москвы, Суворов…

— Кутузов, Пал Палыч, а не Суворов…

— То бишь Кутузов… Ты мне конкретно расскажи: что с ними со всеми сделалось? Там еще такая девчонка была, потом один толстяк, потом ряд офицеров…

— Точно. Наташа Ростова, Пьер Безухов, Андрей Болконский, Николай Ростов, Васька Денисов и…

— Вот, вот… Знаешь что, брат Гурбенко? Ты приготовь-ка мне лучше какой-нибудь такой… ммм… подробный график на них на всех. Ну, на каждое действующее лицо анкеточку. Кто родители, чем занимались, что прежде делал… А потом и сводную таблицу. На этой таблице дашь, понимаешь ли, скажем, линию Наташи голубой краской, Пьера — так, что ли? — коричневой. У Васьки у этого будет зеленая линия… Тогда я разложу перед собой все материалы, изучу и — того, пойму всё быстро, с охватом, во взаимодействии, так сказать, всех элементов. Тебе ясно задание?

— Я-я-я-ясно…

— Ну вот, ступай теперь. Скажешь там, чтобы подали мне на подпись, если что есть еще…

— Слушаюсь…

— И смотри: ты отчетность по «Войне и миру» не задерживай. В темпе чтоб! Оперативность покажи… Нам уже давно пора бы заняться «Анной Карениной»… Тоже путаная история с ней, насколько я могу понять… Недавно мне замнач нашего управления Прохоров говорит: «Если вы меня будете резать с транспортом, то я окажусь под поездом, как все равно Анна Каренина». А я стою дурак дураком, понятия не имею: кто такая? из-за чего полезла под поезд?

— Так ведь я же вам грубо ориентировочно излагал, что как раз Анна Каренина…

— Ладно, сейчас мне некогда. Потом подработаешь и доложишь. А теперь иди… Нет, нет, «Войну и мир» оставь у меня. Это тоже свое действие оказывает, если на столе— художественная литература. Ну ступай… Да, да! Войдите. Кто там еще?

— Вы позволите, Пал Палыч?

— А, давай, давай, Свистунов… Так вот, Гурбенко. У меня к тебе — всё. Ступай и готовь мне сводку, о которой мы говорили. Садись, Свистунов. Книгу можешь отодвинуть. Не место ей, конечно, среди деловых бумаг… Но уж больно я люблю литературу. Вот взялся «Войну и мир» перечитывать… оторваться нельзя. Особенно там эта Надежда Ростова…

— Она — Наташа, Пал Палыч…

— Или Наташа… в общем, целиком и полностью поэтический образ… Так что там у тебя, Свистунов?

— В отношении снабжения метизами я пришел. Варакуксинский завод задерживает наши наряды, Пал Палыч…

И завязался деловой разговор. Проблема расширения кругозора П. П. Косякова была отложена.

Вторую половину рабочего дня Иван Илларионович Шапрыкин, заведующий продуктовым магазином Райпищеторга, провел, склонившись над жалобной книгой в фанерном закутке, отрезанном от полутемного заднего помещения магазина в качестве «директорского кабинета». Однако Иван Илларионович не изучал жалоб посетителей. Нет, он что-то писал от себя в самом конце книги, где листы еще были чистыми. Писал с трудом, часто подымая голову к потолку и немигающим взором глядя на пыльную лампочку без абажура. Видимо, Иван Илларионович сочинял.

А когда пришло время закрывать магазин, старший продавец, сунув голову в закуток, спросил:

— Тару сегодня проверять будем, Иван Илларионович?

Заведующий отрицательно покачал головой и добавил властным тоном:

— Все ступайте домой сейчас. Пломбу я сам буду вешать. Пускай только останется Вера Игнатьевна, кассирша. Мне с ней насчет недочета надо выяснить…

Все сотрудники магазина ушли сразу, весело галдя и понимающими, игривыми взглядами осматривая кассиршу. А кассирша Вера Игнатьевна, покраснев и опустив глаза, делала вид, что пересчитывает огромное количество трехрублевых кредиток, накопившихся в кассе за день.

Потом Шапрыкин вышел из своего закутка, два раза кашлянул и, погладив свои редкие куцые усы, оставленные под самым носом, сказал:

— Вы ваши трешницы оставьте. У меня с вами разговор есть.

Вера Игнатьевна тяжело вздохнула и спросила скучным голосом:

— Опять признаваться будете? В любви?

Завмаг отрицательно помахал кривым указательным пальцем перед самым носом кассирши, а затем значительно произнес:

— Нет, — заявил он решительно, — объяснения сегодня не будет. Я заместо объяснения письмо написал.

— Какое письмо? Кому?

— Вам. Кому же еще? Вот — читайте…

И Иван Илларионович вручил кассирше два вырванных из жалобной книги листка. Кассирша взяла в руки листки и прочитала следующее:

«Предложение потребителя. Многоуважаемая Вера Игнатьевна! Это пишет известный вам Иван Илларионович Шапрыкин. Хотя я знаю, что вы будете смеяться над этой моей сочиненностью, но я должен вам сообщить, что я на вас смотрю, как на…»

Тут Вера Игнатьевна запнулась в чтении, потому что неразборчивые буквы складывались в очень странное при данном контексте слово.

— Как на что вы на меня смотрите? — спросила кассирша. — Как на гусеницу? Да?

Завмаг сердито покачал головою и ответил:

— Какая может быть в данном случае гусеница?! Там написано ясно и определенно: «Я смотрю на вас, как на заусеницу в моем сердце, которая вынется только тогда, когда мое недрыгающее тело отнесут на кладбище».

По тому, как отчетливо завмаг декламировал текст письма, подняв глаза кверху, видно было, что он помнит все свое послание наизусть.

— Какое, какое тело? — удивленно переспросила кассирша. — Недрыгающее?

— Недрыгающее. Именно. То есть, я имею в виду личную, собственную мою, так сказать, кончину. А до той кончины я собираюсь, так сказать, любить вас безотрывно. Понятно?

— Понятно.

И кассирша дочитала письмо до конца:

«…И если вы покончите со своей заядлостью и выйдете за меня замуж, я буду с вами жить, как со своим вторым „я“, и буду верен вам до могилы. Неужели я через вас должен потерпеть полный кряк? Волосы встают у меня на дыбы при подобной мысли. Уважающий вас И. И. Шапрыкин».

Дочитавши, кассирша помолчала. Помолчал и Шапрыкин. Но спустя некоторое время он спросил: