Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор

Подъехала машина. Они наблюдали, как она остановилась. За рулем сидела девушка, рядом — лейтенант ВВС. Они вышли из машины, прошли в тень под кирпичный навес вокзала. На девушке было бледно-голубое платье. Летний шаловливый ветер играл ее подолом, который лип к ее ногам. Лейтенант — высокий, очень загорелый молодой человек, словно только что вернулся из жаркой пустыни. Они остановились, поцеловались. На его зеленой «куртке Эйзенхауэра»1 бренчали медали и был виден золоченый нагрудный знак с крыльями. В руках — авиасумка. Рудольф внезапно как бы услышал гул тысяч авиационных двигателей в чужом небе, когда, не отрывая глаз, смотрел на эту пару. Вновь ощутил глубокую глухую боль от того, что родился слишком поздно, так и не попал на войну.

— Поцелуй меня, дорогая, — захихикал Томас. — Ведь я бомбил Токио.

— Чего ты добиваешься? — попытался остановить его Рудольф. — Черт бы тебя побрал!

— Ты когда-нибудь трахался? — поинтересовался Томас.

Этот вопрос он уже слышал от отца в тот день, когда он влепил затрещину мисс Лено.

— Тебе-то что?

Томас пожал плечами, наблюдая за молодой парой, входящей в вокзал.

— Ничего. Просто я могу уехать надолго, было бы неплохо и поговорить напоследок друг с другом по душам.

— Ну, если тебе так интересно, то нет, если тебе так хочется знать именно это, — признался Рудольф.

— Я и не сомневался, — сказал Томас. — Есть в городе один дом, называется «У Алисы», на Маккинли-стрит. Там всегда можно получить кое-кого в юбке всего за пять баксов. Скажи им, что это я прислал тебя, твой брат.

— Я смогу и сам о себе позаботиться, — сказал Рудольф. Он ведь на год старше Томаса, а брат задается, словно перед ним какой-то пацан.

— Наша дорогая сестрица получает свою порцию секса регулярно. Ты знаешь об этом?

— Это ее дело, — сказал Рудольф, приходя в ужас от откровенных слов брата. Гретхен! Такая чистая, такая аккуратная девушка, такая вежливая. Он никак не мог представить ее с кем-нибудь в кровати; их потные сплетенные тела.

— Хочешь знать, с кем она трахается? А может, сам догадаешься?

— Нет, не знаю.

— С Теодором Бойланом, вот с кем. Ну, как тебе это нравится?

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво переспросил Рудольф. Он был уверен, что Томас лжет.

— Я выследил их и наблюдал за ними через окно, — равнодушно говорил Томас. — Он спустился в гостиную с голой жопой, а его хрен свисал чуть ли не до колен, ну как у жеребца-производителя, налил в два стакана виски и пошел по лестнице к ней наверх. «Гретхен, тебе принести виски наверх, или ты сама спустишься вниз?» — Томас передразнил Бойлана.

— Ну, она спустилась? — спросил Рудольф, хотя ему не хотелось слышать конец этой истории.

— Нет, и полагаю, ей было неплохо там, в постели.

— Значит, ты не видел, кто там был? — задал Рудольф вполне логичный вопрос, вступаясь за честь сестры. — Там, наверху, в кровати могла лежать любая девушка.

— Послушай, скольких девиц по имени Гретхен ты знаешь в Порт-Филипе? — спросил его Томас. — Во всяком случае, Клод Тинкер видел их вместе, когда она с Бойланом ехала к нему в машине. Она встречалась с ним у магазина Бернстайна в то время, когда должна была дежурить в своем госпитале. Может, и Бойлана тоже ранило? Во время испанско-американской войны1? Что скажешь?

— Боже мой, — вздохнул огорченный Рудольф. — С кем! С этим ублюдком Бойланом! — Но даже если бы она переспала вот с этим лейтенантом, который только что вошел в здание вокзала, он все равно защищал бы ее.

— Она, по-видимому, кое-что получает от Бойлана, — небрежно сказал Томас. — Можешь сам спросить у нее.

— Ты когда-нибудь говорил ей об этом? Намекал, что тебе все известно?

— Нет. Пусть себе наслаждается. Тихо-мирно. В любом случае, это же не мой хрен. Я просто отправился туда, на холм, чтобы немного позабавиться и как следует посмеяться. Кто она такая для меня? Ла-ди-да, ла-ди-да, откуда появляются детишки, мамочка?

Рудольф удивлялся, как мог его брат в таком юном возрасте испытывать в такой мере ненависть к окружающим.

— Если бы мы были итальянцами или джентльменами-южанами, — продолжал кривляться Томас, — то мы отправились бы на этот холм, в поместье, и отомстили бы за поруганную честь семьи. Отрезали бы ему яйца или просто пристрелили бы. В этом году я слишком занят, но если тебе угодно сделать это самому, то я даю тебе карт-бланш. Действуй!

— Ты, наверное, страшно удивишься, — сказал Рудольф, — но я могу и предпринять кое-что, если хочешь знать.

— Могу побиться об заклад, — сказал Томас. — Но в любом случае лично я уже кое-что предпринял. Так, просто информация для тебя.

— Что же?

Томас в упор посмотрел на Рудольфа.

— Спроси у отца. Он знает. — Томас встал. — Ну, ладно, мне пора. Поезд не будет ждать.

Братья вышли на перрон. Лейтенант с девушкой целовались. Может, он уже больше никогда к ней не вернется, и это — его последние поцелуи, подумал Рудольф. Что ни говори, но Америка все еще вела войну в Тихоокеанском регионе, дралась с япошками. Девушка плакала, целуя его, а он, пытаясь утешить, нежно гладил ее по спине. Рудольф подумал, а появится ли когда-нибудь у него девушка, которая, стоя на перроне и провожая его навсегда, будет плакать.

Наконец подошел поезд, покрытый густым слоем сельской пыли. Томас вскочил на подножку.

— Послушай, — сказал Рудольф, — если тебе понадобится моя помощь или что-нибудь из дома, напиши, я все сделаю.

— Мне ничего больше не нужно от вашего дома, — резко оборвал его Томас. Он доводил свой мятеж до конца. На его плохо развитом, детском лице была маска веселья, словно сейчас он ехал на забавное представление в цирк.

— Ну что же, — неловко сказал Рудольф. — Желаю удачи! — Все же Томас — его брат, и теперь только одному Богу известно, когда они увидятся снова.

— Могу тебя поздравить! Теперь вся кровать будет принадлежать только одному тебе. И тебе не придется переносить мою вонь, как у дикого зверя. Не забывай надевать на ночь пижаму.

До последнего мгновения не выдавая себя ничем, Том вошел в тамбур и из него в вагон, даже не оглянувшись на брата. Поезд тронулся. Рудольф увидел молодого лейтенанта. Он стоял в коридоре у открытого окна, махая на прощание своей девушке. Девушка бежала по платформе рядом с вагоном. Поезд набирал скорость. Девушка отстала от него. Остановилась на перроне. Она заметила взгляд Рудольфа, и ее лицо тут же помрачнело, стало сразу замкнутым: с него исчезли следы скорбной печали на людях, печальной любви у всех на глазах.

Рудольф вернулся в парк. Посидел немного на скамейке, ожидая автобус от вокзала назад, в Порт-Филип.

Гретхен укладывала сумку. Большую, потертую квадратную сумку с картонным дном, с желтыми пятнами, с бронзовыми заклепками. В ней когда-то ее мать привезла свое девичье приданое в Порт-Филип. Гретхен еще ни разу, ни одной ночи не ночевала вне дома, поэтому у нее не было собственного чемодана. Она приняла окончательное решение уехать из дома, когда отец вернулся после разговора с братьями Тинкерами и Томом и заявил, что Том надолго уезжает. Гретхен тут же поднялась на небольшой чердак, где хранились собранные семьей Джордахов ненужные вещи. Отыскала там среди хлама эту большую сумку и принесла в спальню. Мать увидела ее с сумкой в руках и наверняка догадалась, для чего она понадобилась дочери, но промолчала. Вот уже несколько недель мать с ней не разговаривала. С той памятной ночи, когда Гретхен вернулась домой из Нью-Йорка на рассвете с Бойланом. Она, очевидно, полагала, что такая беседа с Гретхен может заразить ее, Мэри Джордах, явным неприкрытым развратом, в который пустилась ее дочь.