Василий Федоров - Канареечное счастье

— Видишь ли, приятель, — сказал он, беря Кравцова за локоть (и от слова «приятель» Кравцов слегка поморщился), — как ты есть русский человек и, можно сказать, земляк, то я, значит, никаких расходов не пожалею. — Он вдруг весело расхохотался. — А, сказать вам правду, так расходов вовсе и нету. На ширмака будем гулять, накажи меня Бог! На даровщинку.

Кравцов был в замешательстве.

— Сегодня я очень занят, — сделал он последнюю попытку уклониться от приглашения. — В другой раз я с удовольствием, но только не сегодня…

— Совсем даже без расходов будем гулять, — смеялся Топорков, пропуская мимо ушей его слова. — Оченно богато они живут, а муж ихний морской капитан.

«Да ведь это же авантюра», — с ужасом подумал Кравцов, теперь только сообразив, что его приглашают в чужой дом к отсутствующим хозяевам.

— Нет, я никак не могу, — сказал он, останавливаясь посреди улицы.

— Пущай мне язык отсохнет, ежели вру, — стал уверять Топорков. — Уж раз говорю, что на ширмака, так будьте благонадежны. Мне вот только гулять одному скука, — добавил он, шагая рядом с Кравцовым. — Пить одному — скучное дело. А как вы, значит, ученый человек, то гулять с вами очень приятно.

«Далась ему, однако, моя ученость, — досадливо поморщился Кравцов. И он подумал о том, что в крайнем случае выберется от Грушко черным ходом. — Кажется, у них есть калитка, ведущая из сада в проулок. Уж как-нибудь проскользну», — успокаивал себя Кравцов.

Но после урока, когда он с консервами под мышкой осторожно вышел на улицу, широкополая шляпа выросла на его пути.

— Не туда, — остановил его Топорков. — Вправо пойдем. Так, через площадь, прямее.

«Нет, видно не уйти от него», — мысленно покорился Кравцов и, проклиная свою судьбу, последовал за Топорковым.

Они шли некоторое время молча и вскоре свернули в тихую улочку, каких еще немало в центре Бухареста.

— А вот и наш дом, — сказал Топорков, останавливаясь у нарядного особняка, окруженного чугунной оградой. На звонок вышла горничная и, узнав Топоркова, заискивающе ему улыбнулась. — Чувствует, шельма, кто здесь хозяин, — хвастливо сказал Топорков, входя в дверь и подталкивая вперед Кравцова.

Дверь закрылась, отрезывая пути к отступлению. В прихожей, куда они вошли, пахло острыми французскими духами и чуть слышным запахом нафталина. У стены стояли широкие соломенные кресла и такой же диван, с которого при их появлении спрыгнул серый кот и, лениво потягиваясь, зацарапал когтями по скользкому паркету. Топорков снял пальто и, остановившись перед высоким ромбическим зеркалом, заботливо расправил бороду и закрутил вверх усы.

— А вы что же? — вдруг обернулся он к Кравцову. — Снимайте ваше барахлишко. Сейчас будем закусывать.

Как во сне, Кравцов медленно разделся у вешалки. И, сняв пальто, он почувствовал себя соучастником преступления. Пока на нем было пальто, он мог еще сойти за случайного посетителя, по ошибке забредшего не в тот дом. Но без пальто и в чужой квартире он чувствовал себя заправским жуликом и пугливо озирался по сторонам, ожидая каждую минуту вторжения полиции.

— Пожалуйте, — сказал Топорков, предупредительно раскрыв дверь и, очевидно, разыгрывая роль радушного хозяина. — Да вы не стесняйтесь. Заходите. Это у нас вроде гостиной залы.

Двигаясь, как лунатик, Кравцов следовал за ним, любопытно оглядывая убранство комнаты. «И это даже не вроде, — с трепетом подумал он. — Это и есть парадный зал для гостей. Ах, дернуло меня согласиться!» И, думая так, он в то же время испытывал острое и необычное наслаждение от созерцания предметов, не снившихся ему и во сне, он словно переживал наяву страницу детективного романа. Ноги его утонули в мягком ковре, и он теперь шествовал по пути, устланному розами. Высокий столетник у окна победоносно и молча трубил в цветок… А над дверью висела золоченая надпись, по-румынски возвещавшая: «Добро пожаловать». «Они бы нас пожаловали», — подумал Кравцов, оглядываясь с опаской по сторонам… Топорков взял его под руку:

— Хочешь, заведу граммофон?

Но Кравцов отрицательно замотал головой:

— Нет, нет. Лучше соблюдать тишину.

— Да вы что? — удивился вдруг Топорков. — Никак боитесь? Ну и чудашный вы господин после этого. Ведь я здесь хозяин и никто окромя. Той капитан, он ихний муж только в бумагах. Да и нету его сейчас, плавает где-то в морях.

— Но он может вернуться… — робко вставил Кравцов.

— Мо-о-жет… — передразнил Топорков. — Вам-то что от этого? Чай, я буду разделываться с ним, а не вы. Гуляйте себе спокойно и бросьте заботиться.

Они перешли, наконец, в столовую, и Топорков засуетился у буфета.

— Вот увидите, какие закуски у барыньки, — говорил он, раскладывая на столе тарелки. — Что у нас на Пасху, то у них в будний день, истинное слово. Сидай, друг, — сказал он, оборачиваясь к Кравцову. — Сидай и гуляй, как вашей душе угодно.

Кравцов опустился на стул. «Все равно уж», — бесшабашно пронеслось у него в мозгу. Он вдруг почувствовал, что очень проголодался, и ел с отменным аппетитом, запивая еду вином. После третьего бокала лицо Топоркова показалось ему симпатичным. «Этакий русский богатырь, — подумал он, разжевывая телячью котлетку. — Илья Муромец…»

А Топорков говорил:

— Живу, можно сказать, как у Христа за пазухой. Ешь, пей, что душа требовает. А когда надо выкупаться, так в ванну сажусь. Ванна у них очень аккуратно изделана. Да что, не хотите ли вымыться?

«Все равно, эх, все равно», — пронеслось в уме у Кравцова.

— Вымыться? Отчего же… Можно и вымыться, — произнес он вслух.

Голова его чуть-чуть кружилась, и на циферблате стенных часов он ясно видел лишнюю стрелку.

— Так словно бы в баню сходите, — расхваливал Топорков. — Ах, хорошо! Вот только с девчонкой распоряжусь, чтоб приготовила простыни.

Он поднялся и вышел из комнаты чуть покачивающейся походкой.

Широко раскрывая глаза, Кравцов увидел дубовый буфет, полный чайной посуды, висящие по стенам картины и справа, над бамбуковой этажеркой, портрет моряка в блестящей форме с золотыми позументами на рукавах.

— Это хо-хоз… — попытался сказать Кравцов. — Хоззя… Хоз-зяин, — удалось ему наконец выговорить. — А я пьян и сижу в чужой квартире…

Топорков возвратился в столовую.

— В момент будет готово, — сказал он. — Выкупаетесь в два счета.

Они выпили по чайному стакану какого-то дорогого ликера, и необыкновенная легкость переполнила Кравцова. Он вспомнил то, что ему шепнула на вечеринке Наденька, и радостно улыбался, развалившись на стуле. Все его чувства как-то удивительно обострились и прояснились, а от лица Топоркова осталась только борода. Лицо растаяло в воздухе, оставив на память бороду. Борода раскачивалась, подобно огненному кусту рябины.