Альфонс Доде - Том 4. Джек

— Худо дело, голубчик, — говорил ему папаша Рудик. — Не чувствуешь ты руками напильника.

Ученик делал все, что было возможно, не разрешая себе ни минуты отдыха. Иной раз в воскресенье мастер водил его по заводу, подробно объяснял ему устройство всех этих могучих машин и станков, названия которых казались мальчику такими же дикими и непонятными, как и их внешний вид.

«Расточный станок для обработки отверстий в цапфе кривошипов».

«Станки для углубления желобков в головках шатуна».

Мастер во всех подробностях увлеченно объяснял Джеку назначение всех этих зубчатых колес, пил, громадных гаек, пытался заразить его своим восторгом перед тем, как удивительно прилажены, пригнаны одна к другой тысячи отдельных частей, составляющих единое целое. Но из всех объяснений Джек удержал в памяти лишь одно устрашающее название какого-то ужасного бурава, и ему мерещилось, будто невидимый хирург сверлит ему череп этим длинным скрежещущим сверлом. Он все еще не мог побороть свой ужас перед этими бездушными, свирепыми, беспощадными силами, во власть которым его отдали. Приводимые в движение паром, они казались ему злобными зверями, они подстерегали его всюду, чтобы схватить, растерзать, разорвать на части.

Неподвижные и застывшие, они выглядели еще грознее: одни все еще разевали пасти и скалили клыки, другие, будто уже насытившись, втянули свои железные когти и смертоносные бивни. Но один раз Джеку довелось стать очевидцем волнующего зрелища, которое лучше, чем все слова папаши Рудика, позволило ему понять, сколько красоты и величия заключено в машинах.

На заводе недавно изготовили великолепную паровую машину мощностью в тысячу лошадиных сил для канонерки. Она уже давно стояла в глубине сборочного цеха, окруженная рабочими, законченная, собранная. Но еще не вполне выверенная. Джек, проходя мимо, издали смотрел на нее в окно — подходить близко никому, кроме наладчиков, не разрешалось. Готовую машину должны были сразу же отправить в Сен — Назер. Самое удивительное, самое необычайное заключалось в том, что, невзирая на громадный вес и сложнейшее устройство машины, инженеры завода в Эндре задумали погрузить ее на судно целиком, в собранном виде, — могучие подъемные сооружения позволяли им осуществить эту дерзкую попытку. Каждый день говорили: «Это произойдет завтра…», — но всякий раз в последнюю минуту оказывалось: что-то еще надо было проверить, что-то исправить, улучшить. Наконец машина была готова. Отдали распоряжение погрузить ее на судно.

Это был праздник для Эндре. В час дня все цеха закрылись, дома и улицы опустели. Мужчины, женщины, дети, все обитатели острова хотели собственными глазами увидеть, как машину выкатят из сборочного цеха, доставят к берегу Луары, а потом погрузят на корабль, который отвезет ее к месту назначения. Задолго до того, как отперли большие ворота, толпа собралась неподалеку от цеха. Все были в приподнятом настроении, громко разговаривали, шумно выражали нетерпение. Наконец ворота распахнулись, и все увидели, как из сумрачного цеха медленно, тяжело, на движущейся платформе выползает темная масса. Платформу, вместе с которой должны были погрузить машину, толкали по рельсам приводимые в движение паром полиспасты.

Когда мощная, величавая громада появилась на свету, сверкая своими металлическими частями, ее встретили громкими кликами.

На минуту она остановилась, будто переводя дух и позволяя людям полюбоваться, как она сияет под лучами солнца. Среди двух тысяч заводских рабочих не было, пожалуй, ни одного, который в меру своих сил и способностей не участвовал бы в рождении этой чудо — машины. Но каждый трудился в одиночку, сам по себе, почти вслепую — так в ходе сражения отдельный солдат, затерянный в шуме и сумятице боя, стреляет прямо перед собой и не может судить о том попали его пули в цель или нет и что они значили для исхода битвы, ибо его окутывает слепящий, багровый дым, который все застилает вокруг.

И вот теперь они наконец увидели свою машину — всю, в законченном виде, собранную на отдельных частей. И их переполняла гордость. В одну минуту ее окружили, ее приветствовали победными возгласами и взрывами веселья. Рабочие любовались ею со знанием дела, поглаживали ее большими загрубелыми руками, ласково обращались к ней на своем простом языке: «Ну, как живешь, старуха?» Литейщики с гордостью показывали на огромные бронзовые винты и приговаривали: «Это мы их отливали». Кузнецы отвечали: «Мы ковали железо, тут немало и нашего пота!» А котельщики и клепальщики с полным правом расхваливали громадный, выкрашенный суриком котел, напоминавший боевого слона. Рабочие расхваливали добротность машины, а инженеры, чертежники и наладчики гордились ее формой, устройством. Наш приятель Джек и тот приговаривал, посматривая на свои руки: «Ах, негодница! Немало я из — за тебя нажил волдырей!»

Чтобы заставить расступиться эту фанатичную толпу, ликовавшую, точно индусы на празднестве в честь Джагернаута, [30] Джагернаут — индийское божество, на празднике которого фанатически настроенная толпа бросалась под колеса «священной колесницы бога». пришлось даже употребить силу — в противном случае свирепый идол мог бы раздавить людей на своем пути. Со всех сторон спешили надсмотрщики, тумаками расчищая дорогу, и вскоре вокруг машины осталось всего человек триста — то были самые сильные рабочие, собранные из всех цехов. Вооружась деревянными брусьями или обвившись прочными цепями, они ждали только сигнала, чтобы сдвинуть чудовищную громаду с места.

— Готовы, ребята? Эй, взяли!

Послышались задорные, веселые звуки дудочки, и машина медленно заскользила по рельсам, сверкая всеми своими медными, бронзовыми и стальными частями, а ее шатуны, балансиры, поршни зазвенели и застучали. Верхушку машины, точно недавно оконченный памятник, который только что покинули рабочие, украсили охапкой зелени, и листва увенчивала труд человека, как ласковая улыбка природы. По рельсам медленно, с трудом ползла вперед металлическая громада, а над нею вздымался и опадал зеленый султан, колыхаясь на каждом шагу и чуть слышно шелестя в прозрачном воздухе. По обе стороны, как почетный эскорт, шли директор, инспектора, ученики, рабочие и не сводили глаз с машины, а неутомимая дудочка вела их к реке, где у причала дымил паровой баркас, готовый к отплытию.

И вот ее подвели под кран, громадный паровой кран завода Эндре, самый мощный рычаг на свете. Два человека поднялись на платформу, которой вместе с машиной предстояло оторваться от земли, стальные кана ты уже были пропущены над зеленым султаном сквозь чудовищных размеров кольцо, выкованное из цельного куска металла. Пар свистит, дудочка поет еще заливистее, еще веселее, еще призывнее, стрела крана опускается, точно длинная птичья шея, хватает машину своим изогнутым клювом и медленно-медленно, подрагивая, приподнимает ее в воздух. И вот она уже висит над толпой, над заводом, над всем Эндре. Каждый может смотреть на нее, любоваться ею, сколько его душе угодно. Она будто парит в золотистых лучах солнца, словно прощается с многочисленными цехами, которые вдохнули в нее жизнь, даровали ей движение, даже голос и которых она никогда больше не увидит. А рабочие, глядя на нее, испытывают то чувство удовлетворения, какое наполняет людей, когда работа завершена, то непередаваемое и дивное волнение, способное в одну минуту вознаградить за тяжкие усилия целого года и заставить сердца быстрее забиться от гордого сознания, что все трудности преодолены.