Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

— В полете?

— Не имеет значения: это твое дело. Подстерегай его днем и ночью, если нужно. Я освобождаю тебя от службы на тридцать шесть часов.

— Ах, ты моя кукушечка, ау! — обратился солдат к орлу, словно царь пернатых мог его услышать. — Держи-ка покрепче свой чепчик! Добавить к этому мне нечего!

Затем с особой тщательностью охотника он занялся своим ружьем: поставил новый кремень, прочистил тряпкой ствол, выбрал из своих двенадцати патронов те, пули которых, по его мнению, лучше всего подходили к калибру ружья; после этого он наполнил фляжку водкой, взял свой паек хлеба и ушел, мурлыча солдатскую песню с припевом:

Песня свидетельствовала о том, что стрелок был вполне доволен своей судьбой и своим положением в жизни.

Полковник сел перед своей палаткой, провожая глазами солдата, на которого были возложены все его надежды; когда же тот исчез из виду, скрывшись в сосновом лесочке у подножия горы, он перенес свой взгляд на орла: величавая птица, описывая обычные для пернатых хищников круги в небе, приближалась к вершине горы. Внезапно она с быстротой молнии упала вниз, тотчас взмыла, сжимая в когтях молодого зайца, и устремилась в отверстие скалы, где находилось ее гнездо.

Вскоре орел снова появился и сел на скалистом выступе, напоминающем иглу.

Едва он успел сложить крылья, как грянул выстрел. Орел упал.

Прошло десять минут, и Андре вышел из леса с добычей в руках.

— Вот ваша индюшка, — сказал он, бросая королевскую дичь к ногам полковника. — Это самец.

— Вот твои десять луидоров, — ответил тот.

— За самку будет столько же? — поинтересовался Андре.

— Вдвое больше, — пообещал ему полковник.

— Двадцать луидоров!? Вот это да! Это надо же иметь такую странную прихоть — платить подобные деньги за птицу, из которой даже супа для обозных солдат не сваришь! Но хорошо, хорошо, о вкусах не спорят! Вы получите вашу самку, и если захотите набить чучела, у вас будет прекрасная парочка!

— Ты слышал, двадцать луидоров! — повторил полковник.

— Предостаточно! — ответил Андре, опуская в жилетный карман полученные десять монет. — Договорились. Будьте уверены, с пустыми руками я не вернусь!

И он отправился в дорогу, насвистывая свой любимый припев.

На этот раз стрелок вернулся только под утро, но, как и накануне, слово свое он сдержал.

— Наконец-то! — воскликнул полковник, подскочив от радости.

— Всадил как надо! — заявил Андре, похлопывая себя по карману.

Полковник взглянул на него, смеясь.

— Ты что делаешь?

— Бью сбор!

— Держи! — сказал полковник, протягивая кошелек.

— Пожалуйте в казарму, новобранцы, — промолвил Андре, опуская в карман полученные монеты. — Вы там найдете ветеранов, порасскажите им обо мне.

— Теперь можешь идти, — распорядился полковник. — Ты мне больше не нужен.

— Может, мне их ощипать?

— Спасибо, не надо.

— За такую цену я охотно бы... Вас это раздражает? Считайте, что я ничего не говорил, полковник, и не надо обижаться; впрочем, готов исполнять ваши приказы.

С этими словами Андре щелкнул каблуками, вытянулся, отдал честь и вышел.

— Атаман, — обратился к Джакомо на следующий день бандит, ходивший на промысел. — В гнезде ничего нет!

— Орлята улетели? — воскликнул атаман, содрогнувшись.

— Нет, они еще там, но, видно, их родители решили, что те едят слишком много, и им надоело их кормить.

— Что ж, — ответил Джакомо. — Сегодня перебьемся тем, что осталось от вчерашнего обеда.

На следующий день Джакомо сам решил пойти за провизией. Он велел обвязать себя веревкой и спустить вниз. Добравшись до гнезда, он засунул туда руку: двое орлят умерли с голоду.

«Этот мерзавец Антонио нас предал», — понял атаман.

В этот день бандиты съели одного из орлят.

На следующий день — половину другого.

Еще через день — оставшуюся половину.

После обеда Джакомо приблизился к краю скалы и увидел полковника с его подзорной трубой, направленной на вершину горы. Тот беседовал с доктором, освобожденным им из-под ареста в тот же день, когда он узнал, каким способом бандиты добывают себе еду. Полковник увидел атамана и, водрузив на конец шпаги белый платок, начал им размахивать. Джакомо понял, что ему предлагают вступить в переговоры. Он позвал Марию, велел ей снять передник и, прикрепив его к шесту наподобие флага, водрузил на самую высокую точку горы. Полковник, видя, что его предложения готовы выслушать, спросил у солдат, есть ли добровольцы на роль парламентера. Вызвался Андре.

Миссия была небезопасна; калабрийские разбойники не ставят себе в заслугу точное соблюдение правил, принятых в подобных случаях между обычными неприятелями. Сами поставленные вне закона, они вполне могут не признать за парламентером права на неприкосновенность; именно поэтому Андре попросил у полковника разрешения сказать ему пару слов наедине. Отойдя в сторону, он вынул из кармана тридцать луидоров, заработанных им три дня назад, и протянул их полковнику.

— Что это значит? — спросил тот.

— Это значит, — отвечал Андре, — что если эти шутники там наверху меня прикончат, а это, между нами говоря, весьма вероятно, то у меня нет никакого интереса делать их своими наследниками. А раз так, полковник, отошлите двадцать луидоров моей старой матери, а десять отдайте нашей маркитанке; эта славная девушка задаром стирает наше белье, дает в долг выпивку и на бивуаке, ложась на ночь справа от взвода, по утрам оказывается... слева.

Полковник обещал Андре точно исполнить его последние пожелания, если с ним случится несчастье, и дал ему указания. Он обещал помиловать всех бандитов, за исключением Джакомо.

Андре пустился в путь и стал взбираться в гору с той поразительной верой французского солдата в себя, что питается двумя источниками — личным мужеством и присущим ему, как он полагает, красноречием. Поднявшись на вершину, он оказался в пятидесяти шагах от одного из постов, выставленных Джакомо. Часовой крикнул ему по-калабрийски:

— Кто идет?

— Парламентер, — спокойно ответил Андре.

— Кто идет? — вторично крикнул часовой.

— Тебе говорят, болван: парламентер! — повысил голос Андре, продолжая идти.

— Кто идет? — в третий раз крикнул бандит, прикладывая карабин к плечу.

— Ты что, не слышишь? Пар-ла-мен-тер! — закричал Андре во всю силу своих легких, четко отделяя слога друг от друга, — parlementaro! Ну, теперь доволен?

Но произнесенное на итальянский лад слово, по-видимому, не произвело ожидаемого впечатления; в ту минуту, когда Андре проявлял свои языковые познания, пуля, попав в бляху кивера, снесла в пропасть головной убор, по неосторожности его владельца не закрепленный цепочкой.