Болеслав Прус - Том 1. Повести и рассказы

— Что вам надо, женщина?..

— Этого… вот… керосину на десять копеек.

— Пошла прочь, здесь нет керосина!

— Ну, как же…

— Прочь! Прочь!

Скрежет засова, шаги, разговор продолжается.

— Я жаждал бы каждое мгновение вкушать чашу божественного нектара твоих уст…

— Что вы мне голову морочите!.. Дайте лучше баночку тополевой помады…

— Дам, дам!.. Твоих уст, сквозь которые купидон бросает свои пламенные стрелы…

— Но я хочу фарфоровую баночку…

— Я дам фарфоровую… Пламенные стрелы мучительной любви.

— Но такую вот, с деревянной крышечкой…

— С деревянной, с деревянной!.. Любви, которая сплетает в один венок…

Динь!.. Динь!..

— О судьба, за что ты приковала меня к этому проклятому месту, как Прометея! Кто там?

Двери отпираются.

— Уж вы извините, я не так сказала… Не керосину мне нужно, а касторового масла…

— Ладно, ладно, хватит! Где деньги?

— Вот они! Хозяйка меня так ругала…

— Хватит! Замолчи!

Слышно, как открывают шкафы, переставляют какие-то мелкие предметы, затем снова скрежещет засов, и юноша возвращается.

— А где моя помада? — требовательно напоминает молодая особа.

— Сию минуту!.. Пламенные стрелы мучительной любви, которая сплетает в один венок тернии с цветами…

Динь! Динь! Динь!

— О, муки! О, пытка! — вопит молодой человек, снова бежит к двери и отпирает ее.

— Римской ромашки, только побыстрей!

— Молчать! Еще приказывать мне будешь!

— Вы тут, пожалуйста, поменьше говорите, а давайте поскорее ромашку, ребенок болен.

— Довольно! Не захочу — и не дам.

— Не дадите, так я полицейского позову. Тоже нашелся…

— Бери и убирайся прочь, бездельник!

Дверь снова на запоре.

— Ну и что, что ты скажешь мне, Мария? — спрашивает обладатель завитой головы, возвращаясь поспешно обратно.

— Дайте мне тополевую помаду.

— Дам, дам! Но мое признание?

— Все это ни к чему, у вас ничего нет.

— Мария, согласись только, и я положу к твоим стопам все сокровища мира! Как только я окончу практику, мы покинем этот исполненный корысти город и упорхнем в какой-нибудь уединенный провинциальный уголок; там я открою собственное дело…

Динь! Динь! Динь!

— О Фердзя! О проклятый Фердзя! Почему ты не приходишь, чтобы освободить меня от этих дантовских оков? — жалуется юноша, снова устремляясь к двери.

В это мгновение кто-то стучится в нашу комнатку; девушка открывает дверь и говорит вполголоса:

— Сейчас, Фердзя, сейчас… Я только на минутку задержусь, у меня вышла вся помада…

— Черт его дери! Я тебе дам сколько захочешь, только не томи меня, слышишь?

— Сию минутку!

— …Открою дело, — продолжает меланхолический юноша, возвратившись, — и тогда, на лоне божественной природы…

— Помаду дайте, помаду! — кричит, топая ножкой, ангельское создание.

— Разрешите, дражайшая!.. На лоне божественной природы, вдали от недружелюбных…

— Помаду! Помаду!

— Вдали от недружелюбных взглядов, завидующих нашему счастью…

Динь! Динь! Динь!

— О, небо! — взывает несчастный влюбленный и рысью мчится к двери.

— Чего тебе, негодяй?

— По… по… жа… жа… луй-луйста…

— Что?.. говори, не то я тебя сейчас на мелкие куски изрублю!

— По-по-пожа…

Дверь в каморку приоткрывается.

— Маня, я ухожу! — доносится сердитый голос.

— Кто там? — кричит влюбленный… — Панна Мария!.. Где она? Боже! О, тень матери моей!.. Этот мерзавец еще обворует мою аптеку! Чего тебе надо, посланец ада?

— По… по… пожа… луйста…

— Чего тебе? Говори, не то убью!

— О-го… го… ппо… по…

— Чего, чего?

— О… по-го… делетидок!

— Оподельдок?.. Здесь кроется какая-то адская интрига… Где деньги? Кто прислал тебя, чудовище?

— Ттот… пан, что… у… у… во… рот…

— А-а-а… Это он!

Юноша бежит к воротам, останавливается у лестницы и кричит вслед поспешно садящейся в санки паре:

— Фердинанд! Мария!.. О Мария! Вы изменили мне!

— Нельзя так орать по ночам, весь город разбудите, — раздается в это мгновение строгий голос с угла.

Юноша обернулся, взглянул, отскочил, подобно молодой антилопе при виде тигра, и, задвигая засов с энергией, полной отчаяния, прошептал:

— Вот какой у меня сочельник… вот какой сочельник у сироты! Боже!.. Боже!.. Разве я могу назвать тебя милосердным?..

О люди! Что такое подлинные несчастья простого народа перед сознанием несчастья, которым озарены возвышенные натуры?

— Да натопи ты хоть раз как следует эту чертову печку, разрази тебя гром! — крикнул довольно солидный мужчина в собачьей, под медвежью, шубе. — Ну, что ты торчишь здесь, разиня?

— Жду корректуру.

— Осел, как же я буду тебе править корректуру, если у меня пальцы окоченели?.. Натопи печку, тогда сделаю.

— Да печка же дымит.

— Чтоб вас всех тут продымило, растяпы! — продолжает ругаться мужчина, по-извозчичьи хлопая себя озябшими руками по бокам. — Разогрей мне хотя бы чернила, а то и они замерзли!

Парень отправляется с замерзшими чернилами в более теплые места, мужчина в шубе, отогрев руки, принимается тереть уши ярко-клерикального цвета, а тем временем в дверях этого храма остроумия появляется метранпаж.

— Пан редактор, — говорит он, — на заглавном рисунке стерся нос.

— А что я могу сделать? Не отдам же я свой нос. Идите к художнику.

— Художник тоже не отдает, у него у самого его нет; да и поздно уже.

— Я замечаю, что вы день ото дня становитесь все остроумнее, пан, как вас…

— Все мы здесь острим понемногу, пан редактор. Вместо рисунка придется дать текст.

— А где я возьму вам текст, если сотрудники не прислали рукописей?

— Но вы же собирались дать… этот… скелет… или как его там…

— Ага!.. «Скелет и дева», фантазия! Дам, но пусть кто-нибудь пишет под мою диктовку; есть у вас подходящий человек?

— Найдется. Здесь наверху живет один, он писцом у адвоката, так я приведу его к вам.

— Хорошо. Ну, а тебе что? — спрашивает редактор вошедшего в эту минуту мальчика. — Принес рукопись?

— Какое там, пан редактор! Пан Охватович страшно болен и прислал вам только записку.

— Давай ее сюда!.. — Читает: — «Весь мир мне опротивел… голова тяжелая… умираю без надежд и сожаления… Пришлите мне несколько рублей. Охватович.

Постскриптум. Велите вашему мальчишке купить мне по дороге несколько лимонов».

— Ах, чтоб ты скис! — кричит редактор, снова принимаясь отогревать руки. — Чтоб тебя!.. Видел ты пана Охватовича?

— Видел. У него голова обмотана платком.

— А что с ним?

— Не знаю, пан редактор. Прислуга сказала, что вчера его привезли в первом часу ночи и из саней на руках внесли в комнату. Кажется, он был на именинах.