Болеслав Прус - Том 1. Повести и рассказы

— Это ты, Владик?.. Нет, ничего… приснилось что-то, не знаю что…

— Может быть, наши миллионы? — спросил он с улыбкой.

Но она не ответила и опять заснула.

Дьявол и безумие властвуют над человеком ночью; день — отец здравого смысла. С наступлением утра Вильский со стыдом вспоминал о вчерашнем наваждении и, успокоенный, стал думать об обязанностях, к которым, правда, его никто не понуждал, но которые успели пустить корни в его душе.

Голос разума и совести напомнил ему о людях, которые делали ему добро, и о планах, которые он мог теперь осуществить. Он бодро встал с постели, быстро оделся и пошел на телеграф, собираясь уведомить о своей удаче Гродского и пригласить его участвовать в общем деле.

В каком? — он и сам еще не знал.

На полдороге его остановил чей-то оклик. Оглянувшись, он увидел карету, из которой высаживался Вельт.

— Вы шли ко мне! — сказал банкир, безапелляционным тоном. — Поздравляю! Подобные происшествия редко случаются.

— Вы о чем, собственно?

— Разумеется, о ваших миллионах! Я все знаю. Сказочная удача! Моя касса в вашем распоряжении, хоть сегодня могу предложить вам сто тысяч по восьми процентов. Дешевле вы нигде не получите.

Ошеломленный Вильский молчал.

— Согласны, согласны, нечего и говорить, — продолжал банкир. — Сядемте в карету… Вам следует прилично экипироваться. Сейчас отсчитаю вам малую толику денег, а на досуге мы потолкуем о вашем проекте строительного товарищества. Я в восхищении от него! Заворачивай, кучер! Я как раз ехал к вам. Надо, надо в меру сил служить обществу, пан Вильский, — таков мой принцип. Строительное товарищество нам просто необходимо!

Когда лошади стали, банкир сказал:

— Сейчас я велю приготовить гарантийное обязательство, а вы пока что пройдите, пожалуйста, к моей Амелии.

Вильский машинально поднялся по лестнице и через секунду был уже в гостиной.

Прошла минута… две… На третьей в дверях показалась жена банкира.

Она была очень бледна; подавая Вильскому руку, она сказала изменившимся голосом:

— Давно мы не виделись!..

На мгновение ее щеки порозовели.

Наступило короткое молчание, снова прерванное пани Вельт.

— Сегодня я узнала о вашем… не знаю, как назвать… Люди называют это счастьем. Если это и впрямь счастье, тогда я искренне… от всего сердца поздравляю вас!

Вильский поцеловал ей руку. Рука была горяча как огонь, но неподвижна.

Затем заговорили о том о сем, сначала немного принужденно, потом все живее. Вдруг с лестницы донесся голос Вельта.

Пани Амелия, оборвав беседу, быстро спросила:

— Вы, говорят, собираетесь в Краков?

— Приходится…

— Когда?

— Право, еще не знаю.

— Я тоже собираюсь ехать.

— Когда? — спросил теперь Вильский, почувствовав, как у него замерло сердце.

Пани Амелия заколебалась.

— Это еще не совсем решено… — проговорила она.

Банкир поднимался по лестнице.

— В пятницу вечером… — быстро бросила она приглушенным голосом.

Вельт вошел в гостиную; с минуту поговорили втроем, затем банкир увел Вильского в свой кабинет. Там они добрый час считали деньги, после чего расстались совсем по-приятельски.

— Прошу иметь в виду, — сказал банкир на прощание, — я человек сговорчивый, из меня хоть веревки вей. Я к вашим проектам всегда питал сочувствие, и если бы не… Ну, да вы ведь знаете, что такое женская осторожность! Вы, надеюсь, не рассердитесь на мою Амелию, если я скажу, что это она больше всего мешала нашему взаимопониманию. Но вчера я ее окончательно обезоружил. Вы человек удачливый, вам везет, а это много значит в деловых отношениях.

Владислав выходил уже, когда Вельт крикнул вдогонку:

— Одну минутку!.. Знаете что… Давайте будем с вами на «ты». Между друзьями и компаньонами — никаких церемоний — таков мой принцип, Владик!

Дома Владислав нашел несколько визитных карточек от друзей, которые еще вчера не помнили его, и несколько просьб о помощи от бедных людей, которые, видно, чудом успели проведать о его богатстве.

— Вот она, натура человеческая! — сказал он иронически.

— Но ты все-таки помоги этим беднякам, Владик. Кто знает, может, и они уже давно истратили свой последний рубль, — заметила Эленка.

Владислав обещал им помочь; смеясь, описал он ей сердечный прием у Вельта, показал деньги и сообщил, что в пятницу вечером должен ехать в Краков.

— Это значит послезавтра! — шепнула Эленка, бледнея. — Мне будет так грустно…

Он обнял ее, и больше они о поездке не говорили.

На следующий день он сказал, что снял новую квартиру.

— На Краковском, пять комнат с передней и кухней, за восемьсот рублей.

— Нам тут было так хорошо! — ответила Эленка. — О!.. Увидишь, не будет нам счастья на новой квартире…

— Кроме того, — продолжал муж, — мы обзаведемся изящной мебелью, лакеем, горничной и хорошей кухаркой.

— А как же с Матеушовой?

— Действительно… Ладно, мы еще о ней подумаем.

Наступил день отъезда, ветреный, хмурый, слякотный, Вильский был задумчив. Эленка вздыхала. Оба не притронулись к обеду и тревожно ждали вечера.

Около восьми Эленка сказала:

— Я провожу тебя к поезду, хорошо?

— Зачем же, ангел мой, еще простудишься.

В девять к воротам подкатил экипаж.

Владислав медленно надел пальто, взял саквояж. В комнате царило мертвое молчание.

— Недели через две я вернусь, — сказал он глухо.

— Вернешься?.. — шепнула Эленка, кладя голову ему на грудь.

Неожиданно что-то шершавое коснулось руки Вильского. Это старая Матеушова поцеловала его.

Он поспешно вышел за дверь, но, едва спустившись на несколько ступенек, остановился. Ему казалось, будто что-то сковало ему ноги. С минуту помедлив, он вернулся наверх, охваченный сильным волнением. Эленка, еще стоявшая в передней, упала ему на грудь и горько заплакала.

— О, не забывай меня! — еле выговорила она, рыдая.

Он снова ушел; на этот раз Эленка выбежала за ним.

— Владик!

— Да, что?

Она опять бросилась ему на шею, страстно обняла и прошептала:

— Не забудешь? Вернешься?

Сидя в коляске, он еще раз посмотрел вверх и увидел отдернутую штору в окне второго этажа, а рядом какую-то тень.

— О, не забывай меня…

Улицы заволокло туманом. Фонари отсвечивали красным; кругом раздавались шаги прохожих и стук колес.

«Не забудешь?.. вернешься?..» — шептало эхо.

Вильский приехал на вокзал взволнованный и раздраженный. Отдав багаж носильщику, он без оглядки прошел прямо в зал первого класса.

Там было всего несколько человек, все чужие лица. Это его успокоило. Он перевел дыхание, как человек, избежавший большой опасности, и мысленно еще раз простился с Эленкой.

В эту минуту послышался голос Вельта: