Альфонс Доде - Необычайные приключения Тартарена из Тараскона. Бессмертный
- Название:Необычайные приключения Тартарена из Тараскона. Бессмертный
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Художественная литература
- Год:1974
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Альфонс Доде - Необычайные приключения Тартарена из Тараскона. Бессмертный краткое содержание
Перевод Н. Любимова и Э. Шлосберг
Вступительная статья А. Пузикова.
Примечания С. Ошерова.
Иллюстрации Ф. Константинова.
Необычайные приключения Тартарена из Тараскона. Бессмертный - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
— …Бездельник Доде написал обо мне, что я — Дон Кихот в обличье Санчо… Он прав. Этот тип Дон Кихота, напыщенного, изнеженного, ожиревшего, недостойного своей мечты, довольно часто встречается в Тарасконе и его окрестностях.
Дойдя до ближайшего поворота, мы увидели спину бежавшего Экскурбаньеса, — поравнявшись с магазином оружейника Костекальда, сегодня утром назначенного муниципальным советником, он заорал во всю глотку:
— Хо-хо!.. Двайте шумэть !.. Да здравствует Костекальд!
— Я и на него не в обиде, — сказал Тартарен. — Должен, однако, заметить, что Экскурбаньес — это воплощение худшего, что есть в тарасконском юге! Я имею в виду не его крики, — хотя, по правде сказать, он орет где надо и где не надо, — а его непомерное тщеславие, его угодливость, которая толкает его на самые низкие поступки. При Костекальде он кричит: «Тартарена в Рону!» Чтобы подольститься ко мне, он то же самое крикнет и о Костекальде. А не считая этого, дети мои, тарасконское племя — чудесное племя, без него Франция давно бы зачахла от педантизма и скуки.
Мы подошли к Роне. Прямо напротив нас догорал печальный закат, в вышине проплывали облака. Ветер словно бы утих, но все-таки мост был ненадежен. Мы остановились у самого моста, — Тартарен не уговаривал нас провожать его дальше.
— Ну, простимся, дети мои…
Он со всеми расцеловался — начал с Бомвьейля, как самого старшего, а кончил мною. Я обливался слезами и даже не мог вытереть их, потому что все еще держал чемодан и пальто, — слезы мои, можно сказать, выпил великий человек.
Тартарен был взволнован не меньше нас. Наконец он взял свои вещи: пальто на руку, картонку в одну руку, чемодан в другую.
— Смотрите, Тартарен, берегите себя!.. — сказал ему на прощанье Турнатуар. — Климат в Бокере нездоровый… В случае чего супцу с чесночком… Не забудьте!
На это ему Тартарен, подмигнув, ответил!
— Не беспокойтесь… Знаете, как говорят про одну старуху? «Чем больше старуха старела, тем больше старуха умнела — и помирать не хотела». Так вот и я.
Мы долго смотрели ему вслед, — он шел по мосту несколько грузным, но уверенным шагом. Мост так весь и качался у него под ногами. Несколько раз Тартарен останавливался и придерживал слетавшую шляпу.
Мы издали кричали ему, стоя на месте!
— Прощайте, Тартарен!
А он был так взволнован, что даже не оборачивался и в ответ не произносил ни слова, — он только махал нам картонкой, как бы говоря:
— Прощайте!.. Прощайте!..
Три месяца спустя. Воскресенье, вечер . Я вновь открываю свой «Мемориал», давно уже прерванный, эту старую зеленую тетрадь с измятыми уголками, начатую за пять тысяч миль от Франции, тетрадь, с которой я не расставался нигде, ни на море, ни в темнице, и которую я завещаю моим детям, если, конечно, они у меня будут. Тут еще осталось немножко места, и я этим воспользуюсь и запишу: нынче утром по городу разнеслась весть — Тартарен приказал долго жить!
Три месяца ничего о нем не было слышно. Я знал, что он живет в Бокере у Бомпара, помогает ему сторожить ярмарочное поле и охранять замок. В сущности говоря, это тоже «приглядка». Я скучал по моему дорогому учителю и все собирался навестить его, но из-за окаянного моста так и не собрался.
Как-то раз я смотрел издали на Бокерский замок, и показалось мне, что на самом-самом верху кто-то наводит на Тараскон подзорную трубу. По-видимому, это был Бомпар. Потом он ушел в башню, но сейчас же вернулся с каким-то очень полным мужчиной, похожим на Тартарена. Полный мужчина посмотрел в подзорную трубу, а потом стал делать знаки руками, как будто он кого-то узнал. Но все это было так от меня далеко, все это было такое маленькое, едва-едва различимое, — вот почему этот случай очень скоро изгладился из моей памяти.
Сегодня с самого утра ко мне привязалась беспричинная тоска, а когда я пошел в город побриться — по воскресеньям я всегда бреюсь, — меня поразило небо, пасмурное, холодное, тусклое: в такие дни особенно четко вырисовываются деревья, скамейки, тротуары, дома. Войдя к цирюльнику Марку Аврелию, я поделился с ним своим впечатлением:
— Какое нынче странное солнце! Не светит и не греет… Уж не затмение ли?
— Как, господин Паскалон, разве вы не знаете?.. О затмении писали в газетах еще в начале месяца.
Марк Аврелий взял меня за нос и, поднеся бритву к самому моему лицу, спросил:
— Слыхали новость?.. Кажется, наш великий человек отправился на тот свет.
— Какой великий человек?
При слове «Тартарен» я вздрогнул и чуть было не порезался о Марк-Аврелиеву бритву.
— Вот что значит покинуть родину!.. Он не мог жить без Тараскона…
Цирюльник сказал истинную правду.
Жизнь без славы, жизнь без Тараскона — конечно, это была для Тартарена не жизнь.
Бедный дорогой учитель! Бедный великий Тартарен!.. Но какое же, однако, стечение обстоятельств!.. Солнечное затмение в день его смерти!
И до чего же чудной у нас народ! Бьюсь об заклад, что весь город тяжело переживает его кончину, но тарасконцы делают вид, что это им как с гуся вода.
А дело-то в том, что после истории с Порт-Тарасконом, в которой проявились их чересчур увлекающиеся, любящие все на свете преувеличивать натуры, они теперь стараются прослыть людьми в высшей степени трезвыми, в высшей степени уравновешенными, хотят показать, что они исправились.
Ну, а если говорить по чистой совести, то мы совсем не исправились, мы перегибаем палку в другую сторону, только и всего.
Мы уже не утверждаем: «Вчера в цирке было более пятидесяти тысяч зрителей». Мы утверждаем обратное: «Вчера в цирке было от силы человек шесть».
Но ведь это тоже преувеличение.
Бессмертный
Перевод Э. Шлосберг
Инсинуации некоторых газет, усмотревших в «Бессмертном» выражение мелочной обиды отвергнутого кандидата, вынуждают меня предпослать новому изданию романа письмо, написанное мною в редакцию «Фигаро» пять лет тому назад:
«Я не выставляю, никогда не выставлял и никогда не выставлю своей кандидатуры в Академию».
А.Д., Париж, 1888Дорогому Филиппу Жилю, самому истому парижанину из моих собратьев по перу, посвящаю я эти очерки нравов.
I
В «Словаре современных знаменитостей» издания 1880 года статья, посвященная Астье-Рею, гласит:
«Астье, известный под именем Астье-Рею (Пьер-Александр-Леонар), член Французской академии, родившийся в 1816 году в Сованья (Пюи-де-Дом), в семье бедных земледельцев, с самого раннего возраста проявил редкие способности к истории. Основательное изучение предмета, какого уже не встретишь в наше время, начатое в Риомском коллеже и законченное в коллеже Людовика XIV, куда он впоследствии вернулся преподавателем, широко раскрыло перед ним двери Высшей нормальной школы {89} 89 Бессмертный Стр. 343. Высшая нормальная школа — учебное заведение в Париже (основано в 1794 г.), выпускает главным образом историков и филологов.
. По окончании курса наук он стал читать историю в Мандском лицее. Там им было написано «Исследование о Марке Аврелии» (удостоенное премии Французской академии). Приглашенный спустя год г-ном де Сальванди {90} 90 Де Сальванди Нарсис-Ашиль (1795–1856) — политический деятель и публицист, при короле Луи-Филиппе — министр просвещения.
в Париж, молодой даровитый ученый сумел оправдать оказанное ему просвещенное внимание, выпустив в свет одну за другой книги: «Великие министры Людовика XIV» (удостоена премии Французской академии), «Бонапарт и Конкордат» (также отмечена премией Французской академии) и замечательное «Введение к истории Орлеанского дома» — величественное преддверие к труду, которому историк посвятил впоследствии двадцать лет своей жизни. На этот раз Академия, лишенная возможности украсить ученого новыми лаврами, включила его в число своих избранников. Астье и ранее в известной мере не чужд был академическим кругам благодаря своему браку с м-ль Рею, дочерью покойного Полена Рею, знаменитого архитектора, члена Академии надписей и изящной словесности, внучкой маститого Жана Рею, старейшего члена Французской академии, автора «Писем к Урании» и изысканного переводчика Овидия, бодрая старость которого является предметом восхищения всего дворца Мазарини.
Интервал:
Закладка: