Рэй Брэдбери - Вот ты и дома, моряк

Словом, оказался он в месте, где до восточного побережья тысяча миль, до западного – и того больше, и проклял свою жизнь и такое знакомое ему море, ибо помнил не то, что оно ему дало, а то, что оно так стремительно отняло.

И был день, когда он вышел в поле, твердо ступая по твердому, и бросил в землю семена, и стал готовиться к первому урожаю, и стал называть себя фермером.

Но однажды ночью в свое первое фермерское лето, забравшись так далеко от ненавистного моря, как только человек может, он проснулся среди ночи от знакомого шума – и не поверил своим ушам. Он весь затрясся под одеялом и зашептал: «Нет, нет, этого быть не может… Я схожу с ума!.. Но… но ты только послушай!»

Он распахнул дверь своего фермерского дома и вышел на веранду – поглядеть что к чему. Лишь теперь его как обухом ударило: так вот что я, стало быть, сделал – без собственного ведома.

Вцепившись в поручень веранды и смигивая слезы, он молча озирал окрестные поля.

На залитых лунным светом пологих холмах колыхалась пшеница – плескалась пшеница, взблескивая отраженным светом. Вал за валом, как волны в море. Его дом, ставший вдруг кораблем, находился прямехонько посреди великого и безграничного тихого океана колосьев.

Остаток ночи он провел вне дома – перебегая с места на место, все еще ошарашенный своим открытием: море в самом центре континента!

Следующие годы были посвящены переделке дома. Пристроечка здесь, пристроечка там, досочка здесь, планочка там – глядишь, и вышло со временем подобие корабля. И внешне похоже, и по существу, и с тем же чувством надежности в случае лютых ветров и крутых волн.

– Слышь, Хэнкс, как давно мы не видели моря?

– Двадцать лет, капитан.

– Врешь! Мы его видели не далее как сегодня утром.

Капитан вернулся в дом. Сердце тяжело колотилось. Барометр на стене словно тучей заволокло, а по краю век будто молнии змеились.

– Не надо кофе, Хэнкс. Просто глоток чистой воды.

Хэнкс вышел за водой. Когда он вернулся, старик сказал:

– Обещай мне кое-что. Похорони меня там же, где я похоронил ее.

– Но, капитан, она же… – Тут Хэнкс осекся. Потом энергично кивнул: – Стало быть, где она. Хорошо, сэр. Не сомневайтесь, сэр.

– Замечательно. А теперь водицы.

Вода была свежая, ключевая, родом с островов под твердью земной. И с привкусом вечного сна.

– Чашка воды… А ты знаешь, Хэнкс, она была права. Никогда больше не ступать на берег – никогда-никогда. В этом что-то есть. Как права она была! И всего-то я ей дал – чашку воды с суши. Пригоршней воды коснулась суша ее губ, и в этой пригоршне нечистой воды… О, если бы, если бы…

Порыжелая от времени рука всколыхнула воду в чашке. Из ниоткуда вдруг налетел ураган, вздыбил волнами уютный чашечный штиль. Смертоносная буря разыгралась в крохотном сосудце.

Капитан поднял чашку к губам и быстрыми глотками испил ураган до дна.

– Хэнкс! – вскрикнул он.

Нет-нет, это не он вскрикнул, это ураган прощально взревел, уносясь и унося его с собой.

Пустая чашка покатилась по полу.

Стоял довольно ясный день. Воздух был приятно свеж, а ветер приятно крепок. Полночи Хэнкс копал могилу и половину утра закапывал ее. Теперь работа была закончена. Городской священник пособил ему немного, а теперь стоял в стороне и наблюдал, как Хэнкс укладывает поверх зарытой вровень с землей могилы куски прежде срезанного верхнего слоя почвы – с золотыми колосьями зрелой пшеницы ростом с десятилетнего мальчишку. Эти куски, отложенные при рытье, Хэнкс аккуратно пригонял один к одному, как части головоломки.

Наконец он поставил последний и разогнулся. Теперь поле сомкнулось над могилой и казалось нетронутым.

– Хотя бы крест или еще какой знак! – возмутился священник.

– Нет, сэр. Тут никакого знака быть не должно. И не будет.

Священник снова запротестовал, но Хэнкс решительно взял его под руку и повел на вершину взгорка. Там он обернулся и жестом пригласил посмотреть вниз.

Постояли молча. Довольно долго. Затем священник понимающе кивнул и с умиротворенной улыбкой сказал:

– Вижу-вижу. И понимаю.

Под ними колыхался океан пшеницы – волны бежали одна за другой, все на восток да на восток – ни тебе пролысинки, ни тебе выемки, чтобы указать на место, где капитан погрузился в вечный покой.

– Выходит, это погребение по морскому обычаю, – сказал священник.

– По самому что ни на есть морскому, – отозвался Хэнкс. – Я обещал ему. И слово сдержал.

Тут они разом повернулись и зашагали холмистым берегом – и ни словом не перемолвились, пока не дошли до дома, скрипящего на ветру.