Арчибальд Кронин - Цитадель

Опыты лечения в новом институте скоро принесли ему громадную славу, б ольшие триумфы, чем лабораторные победы. Его пациентами стали многие чахоточные, лечившиеся амбулаторным путем, скитавшиеся из одного санатория в другой и признанные безнадежными. Успехи, достигнутые в этих случаях Стилменом, немедленно вызвали решительную вражду к нему врачей-профессионалов, пренебрежительные отзывы и всякие обвинения.

Теперь началась иная и более длительная борьба — борьба за признание его работы. Он истратил все, что имел, до последнего доллара, на устройство своего института, а содержать его стоило очень дорого. Стилмен презирал рекламу и противился всяким уговорам поставить свое учреждение на коммерческую ногу. Часто казалось, что материальные затруднения и злоба противников его непременно потопят. Но Стилмен с великолепным мужеством переживал каждый кризис — даже кампанию, затеянную против него крупной газетой.

Период клеветы и гонений остался позади, буря полемики утихла. Мало-помалу Стилмен добился того, что все его противники неохотно признали его. В 1925 году комиссия из Вашингтона посетила институт и дала восторженный отзыв о его работе. Стилмен начал получать крупные пожертвования от частных лиц, от трестов и даже общественных организаций. Эти вклады он употреблял на расширение и улучшение своего института. И институт, с его прекрасным оборудованием и местоположением, стадами джерсейских коров и чистокровных ирландских лошадей, от которых брали сыворотку, стал достопримечательностью штата. Хотя у Стилмена еще имелись враги, — так, например, в 1929 году происки уволенного им лаборанта создали новый громкий скандал, — но он по крайней мере обеспечил себе некоторую неприкосновенность, дававшую ему возможность продолжать дело своей жизни. Успех его не испортил, он оставался все тем же спокойным, сдержанным человеком, который почти двадцать пять лет тому назад разводил первые культуры на чердаке дома в Бикон-хилле.

А сейчас, сидя в ресторане отеля Брукса, он смотрел через стол на Эндрью с спокойным дружелюбием.

— Очень приятно, — сказал он, — очутиться в Англии. Мне нравится ваша страна. У нас летом не так прохладно, как здесь.

— Вы, вероятно, приехали читать лекции? — спросил Эндрью.

Стилмен усмехнулся.

— Нет. Я больше не читаю лекций. Не знаю, покажется ли это вам тщеславием, если я скажу, что результаты моей работы говорят сами за себя? Как бы там ни было, я приехал сюда не для лекций. Вышло так, что ваш мистер Кренстон, — я имею в виду Герберта Кренстона, который выпускает такие прелестные маленькие автомобили, — с год тому назад приехал ко мне в Америку. Он всю жизнь был мучеником астмы, и мне... нам в институте удалось его вылечить. С тех пор он все время приставал ко мне, чтобы я приехал в Англию и открыл здесь маленькую клинику, наподобие нашей портлендской. И полгода назад я дал согласие. Мы разработали план, и сейчас эта клиника — мы ее назвали «Бельвью» — уже почти закончена. Она — в Чилтернских горах, вблизи Хай-Викема. Я должен ее открыть, затем передам ее Морленду — одному из моих ассистентов. Откровенно говоря, я смотрю на это, как на эксперимент, очень многообещающий опыт применения моих методов в новых климатических условиях. Финансовая сторона меня не интересует.

Эндрью наклонился вперед.

— Все это очень интересно. Я бы хотел осмотреть вашу клинику.

— Вы приезжайте, когда у нас все будет готово. У нас будет проводиться радикальное лечение астмы. Этого хочет Кренстон. Кроме того, я сделал своей специальностью несколько форм первичного туберкулеза. Я говорю — несколько, — он улыбнулся, — видите ли, я не забываю, что я, в сущности, только биофизик, мало знакомый с дыхательной системой. Да, так насчет ранних форм туберкулеза. Это вам будет интересно. Я применяю новый метод пневмоторакса. Это подлинное достижение.

— Вы говорите о способе Эмиля-Вейля?

— Нет, нет. Мой гораздо лучше. — Лицо Стилмена просветлело. — Вы знаете, как неудобны аппараты с неподвижной бутылкой в тот момент, когда внутриплевральное давление уравновешивает давление жидкости и совершенно прекращается выход газа. Так вот, у нас в институте мы устроили камеру добавочного давления, — я вам ее покажу, когда вы приедете в Америку, — через которую мы можем вводить газ при определенном отрицательном давлении сразу же, с самого начала.

— Но как насчет прибавления газа? — спросил Эндрью быстро.

— Мы полностью устраняем риск. Вот слушайте. Это замечательно ловко придумано. Вводя маленький бромоформовый манометр у самой иглы, мы устраняем разрежение. Колебание в минус четырнадцать сантиметров дает только один кубический сантиметр газа у острия иглы. Наша игла имеет четырехходовое приспособление, которое действует лучше, чем зангмановское.

Эндрью был увлечен против воли.

— Вот оно что! Так вы хотите свести к нулю действие на плевру. Знаете, мистер Стилмен... мне странно, меня просто поражает, что все это исходит именно от вас. О, простите меня, я не так выразился, но вы поймете, что я хочу сказать. Столько врачей, работая старым способом...

— Милый мой доктор, — ответил Стилмен с веселым огоньком в глазах, — не забывайте, что Карсон, первый человек, отстаивавший пневмоторакс, был только физиологом, писавшим популярные очерки.

Затем они погрузились в обсуждение технических подробностей, и это продолжалось до тех пор, пока Стилмен не посмотрел на часы и не воскликнул, что он уже на полчаса опоздал на свидание с Черстоном.

Эндрью ушел из отеля Брукса возбужденный, заряженный энергией. Но вслед за этим пришла непонятная реакция, смятение, недовольство своей работой. «Я поддался влиянию этого человека», — говорил он себе с раздражением.

На Чесборо-террас он вернулся в не слишком приятном настроении, но когда подъехал к дому, сделал спокойное лицо. Новые отношения с Кристин требовали этой маски безразличия, так как у нее теперь всегда было такое покорное и замкнутое выражение лица, что Эндрью, как бы он ни кипел внутренне, чувствовал себя вынужденным отвечать тем же.

Казалось, Кристин ушла в себя, живет какой-то своей внутренней жизнью, в которую ему нет доступа. Она много читала, писала письма. Раза два он, входя, заставал ее играющей с Флорри в какую-то детскую игру цветными фишками. Она начала довольно часто ходить в церковь. И это больше всего злило Эндрью.

В Блэнелли она каждое воскресенье ходила с миссис Уоткинс в приходскую церковь, но тогда это его не возмущало. Теперь же, враждебный, чужой ей, он видел в этом только лишнее доказательство пренебрежения к нему, не набожность, но жест, направленный против него.

В этот вечер он, войдя в гостиную, застал ее одну. В очках, которые она недавно стала носить, Кристин сидела, опершись локтями о стол, над лежавшей перед ней на столе книгой, погруженная в чтение, маленькая, похожая на школьницу за уроками. Злое, ревнивое чувство охватило Эндрью. Наклонясь через ее плечо, он схватил книгу, которую она слишком поздно пыталась спрятать от него. На первой странице Эндрью прочел: «Евангелие от Луки».