Изборник

Некто из братии потихоньку украл хлеб, но не мог его есть: горек, как полынь, был он в руках его. И так повторялось несколько раз. Но стыдился брат, от срама не мог открыть блаженному своего греха. Однако, будучи голоден, видя смерть перед глазами, он пришел к игумену Иоанну и, прося прощения в своем грехе, исповедал ему случившееся с ним. Игумен не поверил тому, что он говорил, и, чтобы узнать, подлинно ли это так, велел другому брату сделать то же, — взять хлеб тайно. Принесли хлеб, и оказалось то же, что говорил укравший брат: никто не мог есть его горечи ради. Держа этот хлеб в руках, игумен послал попросить хлеб у Прохора. «Один хлеб, — сказал он, — возьмите из рук его, а другой, уходя, тайно возьмите». Когда принесли игумену хлебы, украденный изменился пред его глазами: сделался на вид как земля и горек, как и первый; а взятый из рук блаженного был светел и сладок, как мед. После такого чуда повсюду прошла слава об этом муже. И многих голодных прокормил он и многим был полезен.

Егда же Святоплък с Давидом Игоревичем рать зачаста про Василкову слепоту, его же ослепи Святоплък, послушав Давида Игоревича, с Володарем и с самѣм Васильком. 364И не пустиша гостей из Галича, ни лодей з Перемышля, и не бысть соли в всей Руской земли. Сицеваа неуправлениа быша, к сему же и граблениа безаконнаа, яко же пророк рече: «Сънѣдающи люди моа в хлѣба мѣсто, господа не призваша». И бѣ видѣти тогда люди сущаа в велицей печали и изнемогших от глада и от рати, и не имяху бо ни пшеница, ниже соли, чим бы скудость препроводити.

Тогда Святополк с Володарем и с Васильком пошел ратью на Давыда Игоревича за Василька, которого ослепил Святополк, послушав Давыда Игоревича. И не стали пускать купцов из Галича и людей из Перемышля, и не было соли во всей Русской земле. Начались грабежи беззаконные и всяческое неустройство. Как сказал пророк: «Съедающие народ мой, как едят хлеб, не призывающие господа». И были все в великой печали, изнемогали от голода и войны, не имели ни жита, ни даже соли, чем бы исполнить скудость свою.

Блаженный же тогда Прохор имѣа кѣлию свою. И събра множество попела от всѣх кѣлий, не вѣдущу сего никому же. И се раздаваше приходящим, и всѣмь бываше чиста соль молитвами его. И елико раздаваше, толико паче множащеся. И ничто же взимаа, но туне всѣмь подаваше, елико кто хощеть, и не токмо монастырю доволно бысгь, но и мирьскаа чада к нему приходяще, обильно възимаху на потрѣбу домом своим. И бѣ видѣти торжище упражняемо, монастырь же полон приходящих на приатие соли. И от того въздвижеся зависть от продающих соль, и сътворися им неполучение желаниа. Мнѣвше себѣ в тыа дни богатество много приобрести в соли, бысть же им о томь печаль велиа: юже бо прежде драго продаваху, по двѣ головажне на куну, нынѣ же по 10 и никто же възимаше. И въставше вси продающий соль, приидоша ко Святополку и навадиша на мниха, глаголюще, яко: «Прохор чернець, иже есть в Печерьском монастырѣ, отъят от нас богатество много: даеть соль всѣѣм к нему приходящим невъзбранно, мы же обнищахом». Князь же, хотя им угодити, двое же помыслив в себѣ: да сущую молву в них упразднить, себѣ же богатество приобрящеть. Сию мысль имѣа в умѣ своемь, съвѣщав с своими съвѣтники, — цѣну многу соли, да емь у мниха, продавца ей будеть. Тогда крамольником тѣм обещеваеться, глаголя: «Вас ради пограблю черньца», — крыа в себѣ мысль приобретения богатества. Сим же хотя мало угодити им, паче же многу спону им творя, — зависть бо не вѣсть предпочитати, еже полѣзно есть творити. Посылаеть же князь да возмуть соль всю у мниха. Привезѣне же бывши соли, и приидѣ князь хотя видѣти ю́, и с тѣми крамолникы, иже навадиша на блаженнаго, и видѣвше вси, яко попел видѣти очима. Много же дивишася: что се будеть? и недоумѣахуся. Извѣстно же хотяху увѣдети, что се будеть таковое дѣло, обаче же повелѣ ю́ съхранити до 3 дьний, да разумѣють истинно. Нѣкоему же повелѣ вкусити, и обретеся попел в устѣх его.

Блаженный Прохор имел тогда свою келью. И собрал он изо всех келий множество пепла, но так, что никто этого не знал. И раздавал он этот пепел приходящим к нему, и всем, по молитве его, превращался он в чистую соль. И чем больше он раздавал, тем больше у него оставалось. И ничего не брал за это блаженный, а всем даром давал, сколько кому нужно, и не только монастырю было довольно, но и мирские люди приходили к нему и брали обильно, сколько кому надо. Торжище опустело, а монастырь был полон приходящими за солью. И пробудило это зависть в продававших соль, потому что не получали они, чего желали. Они думали приобресть в это время большое богатство от соли, и вот если они прежде продавали по две меры соли за куну, то теперь и десяти мер за эту цену никто не брал. И сильно печалились они о том. Наконец поднялись все продававшие соль и, придя к Святополку, стали наущать его против инока, говоря: «Прохор, чернец Печерского монастыря, отнял у нас многое богатство: дает соль всем, кто к нему приходит, никому не отказывает, и мы от того обнищали». Князю хотелось угодить им, и помыслил он, во-первых, прекратить ропот между ними, а во-вторых, себе богатство приобрести. Положил он со своими советниками, что цена на соль будет высокая, и сам князь, отняв соль у инока, будет продавать ее. Крамольникам этим он сказал: «Вас ради пограблю чернеца», — а сам таил мысль о приобретении богатства себе. Он хотел угодить им и только больше вреда сделал: ибо зависть не умеет предпочитать полезного вредному. И князь послал взять у инока всю соль. Когда привезли ее, он с теми крамольниками, которые наущали его против блаженного, пошел посмотреть ее. И увидели все перед глазами своими пепел. Много дивились все и недоумевали: что бы это значило? Чтобы узнать подлинно, князь велел спрятать на три дня привезенное из монастыря, но наперед велел отведать — и на вкус был пепел.

Приходящимь же по обычаю множество народа хотяще же взимати соль у блаженнаго. И увѣдѣвше пограбление старче, възвращающеся тщама рукама, проклинающе сътворшаго сие. Блаженный же тѣм рече: «Егда иссыпана будеть, и тогда шедше разграбите ю́». Князь же, дръжав ю́ до трех дьнех, повелѣ нощию изъсыпати ю́. Изсыпану же бывшу попелу, и ту абие прѣложися в соль. И се увѣдавше граждане, пришедше разграбиша соль. И сему дивному чюдеси бывшу, ужасеся сътворивый насилие: не могый же съкрыти вещи, зане пред всѣм градом сътворися. И нача испытовати, что есть дѣло сие. Тогда сказаша князю ину вещь, еже сътвори блаженный, — кормя лобедою множество народа и в устѣх их хлѣб сладок бываше; нѣкоторыи же взяша един хлѣб без его благословениа, и обретеся, яко прьсть и горек, акы пелынь в устех их. Си слышав князь, стыдѣвся о створеннем, и шед в монастырь к игумену Иоанну, покаася к нему. Бѣ бо прежде вражду имѣа на нь, зане обличаше его несытьства ради богатьства и насилиа ради. Его же ем, Святоплък в Туров заточив, аще бы Владимерь Мономах на сего не востал, его же убояся Святоплък въстаниа на ся, скоро възоврати с честию игумена в Печерьский монастырь. Сего же ради чюдеси велику любовь нача имѣти к святѣй Богородици и к святым отцемь Антонию и Феодосию. Черноризца же Прохора оттоле вельми чтяше и блажаше, ведый его в истину раба божиа суща. Дасть же слово богови к тому не сътворити насилиа никому же. Еще же и се слово утверди к нему князь, глаголя: «Аще убо аз, по изволению божию, прежде тебѣ отъиду свѣта сего, и ты своима рукама в гроб положи мя, да сим явится на мнѣ безлобие твое. Аще ли ты прежде мене преставишися и пойдеши к неумытному Судии, то аз на раму своею в печеру внесу тя, да того ради господь прощение подасть ми о многосътвореннѣмь к тебѣ грѣсѣ». И сие рек, отъиде от него. Блаженный же Прохор многа лѣта пожив в добре исповѣдании, богоугодным, чистым и непорочным житиемь.