Томас Гарди - Вдали от обезумевшей толпы

Когда Батшеба, возвращаясь из своего обхода, вступала в эту рощу, ей всегда становилось немножко жутко, но поскольку, выходя из дому, она не испытывала никаких особенных опасений, она не считала нужным брать кого-нибудь в провожатые. Двигаясь бесшумно и незримо, словно время, Батшеба вдруг насторожилась — ей послышалось, что кто-то идет ей навстречу, с другого конца тропинки. Да, совершенно ясно — шаги. Ее собственные сразу затихли, стали совсем беззвучны, как падающие хлопья снега. Вспомнив, что здесь через рощу ходят все, она успокоилась и решила, что это, наверно, кто-нибудь из поселян возвращается домой, но все-таки ей было неприятно, что они столкнутся в таком месте, в самой чаще, хотя всего в нескольких шагах от дома.

Шаги приближались, вот они уже совсем рядом, какая-то фигура поравнялась с ней и уже почти шагнула мимо, как вдруг что-то рвануло Батшебу за подол и точно пригвоздило ее к земле. Она пошатнулась и едва удержалась на ногах от этого внезапного рывка. Невольно раскинув руки, чтобы обрести равновесие, она уткнулась ладонью в суконную одежду с пуговицами.

— Что за чертовщина! — произнес чей-то мужской голос высоко над ее головой. — Ушиб я вас, что ли, дружище?

— Нет, — отвечала Батшеба, пытаясь шагнуть в сторону.

— Похоже, мы чем-то зацепились друг за друга?

— Да.

— Да это, кажется, женщина?

— Да.

— По-видимому, из местных дам, леди, я бы сказал.

— Это не имеет значения.

— Но я-то мужчина.

— Ах! — Батшеба снова сделала попытку шагнуть, но безо всякого успеха.

— У вас, кажется, потайной фонарь в руке, если я не ошибаюсь? — спросил мужчина.

— Да.

— Разрешите, я открою дверцу и отцеплю вас.

Рука незнакомца схватила фонарь, дверца откинулась, луч света вырвался из плена, и Батшеба с изумлением увидела, в какой она очутилась западне. Мужчина, с которым ее что-то сцепило, был военный. Он весь сверкал медью и пурпуром. Это видение среди полной тьмы было подобно трубному гласу, пронзающему мертвую тишину. Мрак, неизменно царивший здесь как genius loci [1] Местный дух ( лат. ) во все времена, был сейчас побежден полностью не столько светом фонаря, сколько тем, что озарил этот свет. Это видение настолько отличалось от того, что она ожидала увидеть — ей представлялась какая-то зловещая фигура в темном, — что этот разительный контраст подействовал на нее, словно какое-то волшебное превращение. При свете фонаря сразу выяснилось, что шпора военного зацепилась за кружевную оборку ее платья. Он успел кинуть взгляд на ее лицо.

— Я сейчас отцеплю, мисс, сию секунду, — сказал он сразу изменившимся учтивым тоном.

— Ах, нет, я сама, благодарю вас, — поспешно ответила она и присела, чтобы отцепить подол.

Но отцепить его было не так-то просто. Колесико шпоры за несколько секунд так обвилось крученым шелком гипюра, что надо было изрядно повозиться, прежде чем выпутать его.

Он тоже присел, а луч света из открытой дверцы фонаря, стоявшего меж ними на земле, скользил среди еловых игл, в густой траве, наподобие большого светляка. Он освещал их лица снизу и отбрасывал чуть ли не до половины рощи громадные тени мужчины и женщины; падая на стволы деревьев, тени искажались, принимая чудовищно уродливые формы, а дальше постепенно сливались с темнотой и исчезали.

Он посмотрел ей прямо в глаза, когда она на секунду подняла их, но Батшеба тут же опустила взгляд, потому что не могла состязаться с этим пристально-настойчивым взглядом. Все же мельком она успела заметить, что он молод и строен и что у него три нашивки на рукаве.

Она снова потянула свой подол.

— Вы в плену, мисс, не приходится закрывать на это глаза, — насмешливо сказал он. — Я вынужден буду отсечь этот кусок подола, если вы уж так торопитесь.

— Да, пожалуйста, — беспомощно воскликнула она.

— Но в этом нет необходимости, если вы способны минутку потерпеть. — И он раскрутил и снял с колесика одну шелковую петельку. Батшеба убрала руку, чтобы не мешать ему, но он все же нечаянно или умышленно успел коснуться ее. Батшеба была возмущена, а почему — она сама не знала.

Он продолжал распутывать, но конца этому не было видно. Она снова подняла на него глаза.

— Благодарю вас за то, что вы даете мне возможность любоваться таким прелестным личиком, — бесцеремонно сказал молодой сержант.

Батшеба вспыхнула от смущения.

— Эта возможность предоставляется вам против моей воли, — сухо процедила она, стараясь сохранить чувство собственного достоинства, что плохо удавалось ей в ее пригвожденном положении.

— Вы нравитесь мне еще больше за такую отповедь, мисс, — отвечал он.

— А мне бы еще больше понравилось… я бы хотела, чтобы вы никогда не попадались мне на глаза и не ходили здесь. — Она дернула платье, и кружевная оборка на ее подоле затрещала, как ружья лилипутов.

— Я заслуживаю кару, которой вы подвергаете меня вашими словами. Но с чего бы это у такой красивой и воспитанной девушки такое отвращение к полу ее отца?

— Идите, пожалуйста, своей дорогой.

— Ого, красавица моя! И потащить вас за собой! Вы только взгляните. В жизни своей не видывал такой путаницы.

— И вам не стыдно! Вы нарочно запутали еще больше, чтобы задержать меня здесь! Да, нарочно!

— Да нет, право же, нет, — отвечал сержант с лукавой усмешкой.

— А я вам говорю, что да! — вскричала, разозлившись, Батшеба. — Я требую, чтобы вы распутали сейчас же. Ну-ка, пустите, я сама.

— Пожалуйста, мисс, конечно, разве я могу противиться. — И он вздохнул с таким явным притворством, какое надо ухитриться выразить вздохом. — Я благодарен за возможность смотреть на красивое личико, даже когда эту возможность швыряют мне, как собаке кость. Этим мгновеньям — увы, так быстро наступит конец.

Она решительно сжала губы и упорно молчала.

У нее мелькнула мысль, а что, если она рванет изо всех сил, удастся ли ей вырваться, хотя бы с риском оставить здесь кусок своего подола? Но как это ужасно! Платье, в которое она нарядилась для этого ужина, было украшением ее гардероба, из всех ее нарядов ни один так не шел ей. Какая женщина на месте Батшебы, отнюдь не робкой от природы, а тем более когда до дома было рукой подать, и, стоило ей только крикнуть, сюда сбежались бы ее слуги, пошла бы на такую жертву, чтобы избавиться от дерзкого военного.

— На все нужно время. Я вижу, вы скоро распутаете, — продолжал хладнокровно ее товарищ по несчастью.

— Ваши шутки возмущают и…

— Зачем же так жестоко!

— И оскорбляют меня!

— Я позволил себе пошутить только затем, чтобы иметь удовольствие попросить прощения у такой очаровательной женщины, что я готов сделать сию же минуту со всем смирением и почтительностью, мадам.

На это Батшеба просто не знала, что сказать.