Джо Дассен - Подарок для Дороти (сборник)

Он обмозговывает все это какое-то время, потом добавляет, словно делая примечание в скобках:

— Надо еще сказать, что она малость с приветом. Например, ей казалось, что в тачке полно паутины. Ну откуда тут паутине взяться, я тебя спрашиваю? А она все твердила, что тут паутина. В углу. Я ей говорил, что она чокнутая.

— Паутина?

— Паутина.

Тут Вилли явно перегибает палку.

— А она опять за свое: тут паутина в углу. И знаешь, что делала? Совала голову в угол и начинала носом шмыгать, вынюхивать. Понимаешь, что я хочу сказать? Совершенно чокнутая!

— Вилли?

— Угу.

— Тебе не кажется, что нам пора?

— Угу.

Он бросает бутылку на заднее сиденье, потом кидается за ней вслед: «Вот зараза!» Оказывается, забыл ее закрыть. Пока он до нее дотянулся, изрядно пролилось, и теперь в машине воняет виски.

— Открой окошко ненадолго, пускай выветрится, — говорю я.

— С моим всегдашним везеньем надо бы сжечь тачку, как одежки, на которые хорек поссал.

— Может, пойдем уже?

— Ладно, давай.

Воздух ледяной, а снег, который изнутри казался искусственным, крашеным, вполне реален. Оказавшись снаружи, Вилли немного остывает.

Я спрашиваю:

— Как это закончилось?

Вместо ответа он поднимает воротник, и его профиль наполовину исчезает за ним.

— Ты что, просто порвал с ней?

— Нет-нет, я уехал в Нью-Йорк.

Когда мы доходим до груды бетонных труб, он снова оживляется.

— Давай туда, — говорит он.

Я не понимаю, что он имеет в виду, но он направляет меня локтем к огромной вентиляционной трубе, жерло которой разверзается над сугробом.

— Крикни туда что-нибудь, — говорит он.

Я кричу. Когда эхо стихает, он принимает довольный вид.

— Видал?

— Что?

— Да эхо же, черт!

Все это до меня как-то не доходит, и он, теряя терпение, толкает меня кулаком в щеку.

— Мы туда залезали с Рути, разве я тебе не рассказывал?

— Ну да, конечно.

— Когда сидишь внутри, у тебя голос десятиметровой высоты, грохочет как из рупора. Погоди-ка!

Оставив меня возле отверстия, он на четвереньках лезет внутрь, там тесновато, но ему все же удается заползти довольно далеко. Он садится в глубине, согнувшись в три погибели и пристроив подбородок между колен. Ему весело.

Он истошно вопит: «Я горный коро-о-о-ль!» Сверху сыплется цементная крошка, его окутывает облако пыли. Он разражается кашлем и проклятиями. Они вылетают из трубы, десятикратно умноженные резонансом.

— Эй, ты как?

Опять ругань, облако пыли. Вилли все еще в трубе.

— В чем дело?

— Застрял, — пыхтит Вилли.

Я вижу, как он извивается внутри.

Когда он наконец выдирается оттуда, посерев от пыли, у него на куртке, там, где она терлась о стенки трубы, виден зеленоватый след.

— Раньше вылезать легче было, — говорит он. И напоследок гавкает в трубу, но уже без энтузиазма.

Мы шагаем какое-то время, и после поворота появляются огни «Космоса», словно он поджидал нас за пеленой тумана.

— Как тебе, кстати, дом? — спрашивает Вилли. — Забыл спросить: тебе понравилось?

Ради этого я и приехал сюда: познакомиться с его семьей, посмотреть Чикопи. Мне не удается подыскать подходящие слова. Единственное, что мне отчетливо запомнилось, это собака: у нее воняло из пасти, и она преспокойно цапнула меня за ногу, словно прекрасно сознавая, что все считают ее слишком старой, а потому и не опасаются, что она укусит. Мне не удается вспомнить, как выглядят его родители, его братишка. После трех лет разлуки они встретили Вилли с невероятным равнодушием. Наверняка слишком хорошо его знали.

— Понравилось. У тебя симпатичные родители.

Слабовато, ну да ладно, не имеет значения. Похоже, Вилли это не очень-то и интересует.

— Да ну? — откликается он.

С другой стороны дороги дверь «Космоса» кажется дырой в тумане, окруженной неоновым свечением. Вокруг словно звуковой ров — музыка из музыкального автомата и барные разговоры, которые расплываются в тумане, как и свет.

Внутри полно народу. Какие-то захмелевшие типы толпятся у музыкального ящика и гнусят «Коктейль на двоих», но у них не очень-то получается, хотя никто, похоже, не обращает на это ни малейшего внимания.

Бармен оборачивается к нам.

— Вилли! — восклицает он на полном серьезе.

— Эй, Бири! Как дела?

— Эй, Вилли! — ревет, выныривая из темного угла, гигант в клетчатой куртке и в охотничьей кепке на затылке. Лупит Вилли по спине: — Чертов Вилли! Мерзавец этакий! — Он под два метра и плотнее Вилли, наверное, раза в два.

— Эй, Барни! Вот парень, о котором я тебе говорил по телефону. Это он. Знаешь, я ведь тебе позвонил, как только приехал.

— Здорово, приятель! — говорит Барни, расплющив мне руку в своей и даже не взглянув на меня. Другой ручищей он хватает Вилли за затылок.

— Черт побери меня совсем! — говорит он, радостно сияя. Потом вопит: — Эй, дорогая!

Из того же угла, что и Барни, приближается какая-то женщина, пробираясь между столами и барной стойкой мелкими шажками на высоких каблуках. Внимательно смотрит на Вилли, словно не зная, что еще сделать. Это красивая женщина, правда, немного пышноватая.

— Это Кэрол, — говорит мне Барни. Кэрол показывает на него большим пальцем.

— Он уже надрался.

— Ну, малость надрался, — восклицает Барни совершенно довольный. — Даже точно надрался. Вы что-то припозднились. Мы вас уже целый час ждем.

И снова лупит Вилли по спине.

— Давай, выпей чего-нибудь.

— Погоди, Барни, — говорит Вилли, — ты что-то напутал, мы же договорились на одиннадцать.

— На десять. Давайте, выпьем. Эй, заткнетесь вы там или нет?

Парни у музыкального ящика перестают голосить «Коктейль на двоих» ,кроме одного, который продолжает в одиночестве тянуть низкую ноту и все не может ее удержать. Один хочет его угомонить, но он протестует: «Нет, ты за кого себя принимаешь? За короля английского, что ли?»

Вилли заказывает бутылку и делает знак бармену — дескать, увидимся позже. Никто, похоже, не рвется завязать беседу. Никто не задает вопросов. Барни сидит как истукан, с широченной улыбкой и почти закрыв глаза. Вилли, похоже, тоже не интересуется происходящим. Кэрол обеспокоенно одергивает юбку и в конце концов спрашивает: «Ну как там в Нью-Йорке?» — но ее голос тонет в гвалте бара, и ей приходится повторить вопрос.

— Супер, — отвечает Вилли.

Бутылка пустеет, словно дырявая, Барни берет ее и стучит по стойке.

— Еще одну! — кричит он, и Бири идет за другой.

Тут Барни поворачивается ко мне, нежно сграбастав Вилли за плечи.

— Этот парень, — говорит Барни, — в детстве был самым дрянным пакостником во всем Чикопи. Кроме шуток. У малышки Мэри-Элен косы были до попы. Так знаете, что он делал? Дергал за них! А она теперь умерла.