Джон Пристли - При блеске дня

— Да. Как вы узнали?

— Ну, во-первых, я заметила, как вы на меня смотрели… Вопросительно, задумчиво, словно спрашивая себя: «Неужели это та самая женщина?»

— В самом деле. Не думал, что вы заметите.

— О, я такие вещи замечаю. Я не Малькольм, знаете ли. И к тому же ваша подруга, мисс Эрл, сказала мне, что вы стали часто предаваться воспоминаниям о далеком прошлом. Это было вчера вечером, за покером. Примчался какой-то странный американец, сыграл с нами в покер и исчез.

— Это голливудский агент, — пояснил я. — Они все такие. Значит, Элизабет вам все рассказала?..

— Да, и спросила, каким вы были в молодости. Я ответила: умным и дерзким мальчиком, считавшим нас с Малькольмом зловещими незваными гостями. Как и та девица, что набросилась на нас у Элингтонов… помните?

Я уставился на Элеонору. Она спокойно и довольно улыбалась. Хорошо бы встряхнуть ее разок-другой, подумал я.

— Да, я прекрасно помню тот вечер. Ваш муж тоже. Я ему уже сказал, что считаю слова Бриджит справедливыми. В 1919-м я встретился с Джоан, старшей из сестер Элингтон, которая была вместе с Евой на утесе Пикли-Скар. Она призналась, что Ева не сорвалась, а сама бросилась вниз.

Элеонора перестала улыбаться.

— И вы ей поверили?

— Джоан вела себя очень странно, едва ли не истерику закатила, когда рассказывала об этом. Но я не представляю, зачем бы ей понадобилось лгать. Очевидно, она много думала о том происшествии. Жилось ей не очень хорошо, брата убили на войне, Джока Барнистона тоже — человека, в которого она была влюблена. Отец умер. С того рокового дня на Пикли-Скар жизнь всей семьи пошла прахом.

— А до нашего с Малькольмом приезда они были счастливы, так?

— Думаю, да, — уверенно ответил я, выдержав ее пытливый взгляд. — По крайней мере мне так казалось. Я был с ними счастлив, это точно. С тех пор я ни к одной семье не испытывал подобных чувств.

— А я вообще не испытывала никаких чувств к семьям, — резко ответила Элеонора. — То, что случилось с Элингтонами, потом произошло с миллионами семей по всей Европе. Они не единственные пострадавшие. А вы не единственный человек с хорошей памятью.

Я вопросительно посмотрел на нее, но решил ничего не говорить. Трио на сцене играло вальс Вальдтейфеля, и получалось у них очень грубо. В противоположном углу вестибюля громко загоготал бриджист. В нашем углу по-прежнему никого не было: самое место и время для откровенного признания. Поэтому я молча ждал.

— Утром мы уезжаем, и мы с вами едва ли когда-нибудь встретимся. Поэтому я скажу вам то, что никому прежде не говорила. — В ее тоне не было ни капли тепла, ни намека на чувство: голос звучал спокойно, остро и точно, как скальпель. — Все это осталось в далеком прошлом, но раз уж мы оба предались воспоминаниям, то давайте расставим точки над i. Вы по-прежнему думаете, что я отбила Бена Керри у той несчастной девушки, чтобы развлечься и скоротать время? Ну разумеется. Всю эту неделю я читала упреки в вашем взгляде. Однако вы глубоко заблуждаетесь. — Элеонора умолкла, и я даже испугался, что больше она ничего не скажет. Я вопросительно посмотрел на нее, она помолчала секунду-другую, глядя мне в глаза, а затем без тени смущения или робости опустила голову. — В те годы я легко могла поступить именно так. Но нет, я не играла с Беном. Я его любила. Он был единственной настоящей любовью в моей жизни. Та девица — да и любая девица ее возраста — никогда бы не смогла понять моих чувств к Бену. За него я легко бы отдала жизнь. Когда его убили — сразу после очередной и последней увольнительной — я едва не сошла с ума. Я до сих пор помню каждую секунду, что мы провели вместе. Поэтому я и сказала, что вы не единственный человек с хорошей памятью, мистер Доусон. А теперь спокойной ночи… хотя лучше сказать «прощайте».

Я обнаружил, что прошло уже по меньшей мере две минуты, а я все стоял и потрясенно смотрел ей вслед.

В гостинице не осталось интересных собеседников, и я вспомнил все, что хотел, поэтому следующие несколько дней я не покладая рук трудился над двумя заключительными сценами фильма. Возможно, мне работалось так хорошо еще и потому, что в свободное время я чувствовал себя пустым и неприкаянным. К тому же дождь зарядил всерьез и надолго: прогулки вдоль обрыва меня не манили. Два дня я совсем не выходил на улицу и писал с утра до поздней ночи, делая перерывы лишь на обед и ужин. Как водится, я много курил, почти не двигался и оттого скверно спал, просыпаясь в поту между тревожными снами. Я стал очень раздражительным и то и дело срывался по телефону на Брента. Впрочем, я сказал ему, что почти закончил сценарий, так что он не обижался. А потом — поздно вечером в понедельник — из «Дорчестера» мне позвонила Элизабет, с которой мы до сих пор не обменялись ни единым словом. У нее был очень довольный голос, и я ворчливо сказал об этом в трубку.

— А у тебя презлющий, — ответила она. — Что случилось? Брент говорит, ты доволен своей работой…

— Доволен. И либо сегодня ночью, либо завтра утром сценарий будет готов.

Она восторженно заохала:

— Когда же ты вернешься в Лондон, Грег?!

— Завтра в полдень сяду в поезд.

Элизабет ответила, что это прекрасно.

— По двум причинам, — продолжала она взволнованным голосом, полным надежд и планов. — Слушай внимательно. В четверг Брент устраивает для меня грандиозную коктейльную вечеринку в «Клэриджес», ты обязательно должен там быть! И второе. Ты мог бы заехать ко мне в среду? Скажем, часов в пять? Это очень важно.

Я ответил, что могу.

— С удовольствием, Лиз. Что у тебя на уме?

Вопрос прозвучал не слишком любезно, однако я услышал в трубке самодовольное покашливание.

— Тогда договорились, в среду приходишь на чай. И не только со мной… там будет человек, которого ты давно хотел увидеть.

— Лиз, ты знаешь, что я терпеть не могу загадки, тем более по телефону. Кто это?

— Увидишь в среду! — радостно воскликнула Элизабет. — До встречи, милый!

Я вновь почувствовал себя покинутым, как всегда бывает со мной после междугороднего звонка от близкого человека. Чтобы стряхнуть хандру, я поспешил вниз, где успел поймать собирающихся музыкантов.

— Здоро´во! — крикнул я.

Старый Зенек, пианист, поднял голову и улыбнулся.

— И вам здравствуйте! — ответила Сьюзен, маленькая бойкая девица. Вторая, Синтия, была высокой и застенчивой сверх всякой меры. — А я думала, вы про нас совсем забыли!

— Ну что вы, — сказал я. — Просто я очень много работал, да еще коллеги понаехали…

— В числе которых блистательная кинодива! — заметила Сьюзен. — Мы вас видели. Конечно, тут и свое имя позабудешь — какая она шикарная! Хотя немного постарела…

— Неправда, — ответил я. — Это вы только вчера вылупились.