Эрих Ремарк - Станция на горизонте

Первая гонка закончилась. Громкоговорители объявили Гран-при Милана. Над головами зрителей прошумели стартовые номера и фамилии. Машины, одна за другой, выстраивались на старт.

Кай нащупал в кармане счастливую монету принцессы Пармской. На душе у него стало тепло, и на какой-то миг ему послышался шелест парка, он увидел фейерверк и женщину, на плечи которой падал свет; волшебство этого настроения пронизало его, превратись в пьянящую атмосферу предчувствий, надежд и желаний, причудливо смешанных воедино, светлых, далеких, сверкающих, — он крепко взялся за руль.

Треск стартового выстрела был, как комар, сметен тотчас же раздавшимся грохотом моторов. Мэрфи рванул со старта, оказался во главе стаи и повел гонку, опередив остальных на тридцать метров. Словно знамя при штурме, реял впереди его красный автомобиль.

Мод Филби вытянулась. Ее профиль от напряжения рисовался тонкой алчной линией, губы были сжаты.

— Кто впереди?

— Мэрфи. Он намного оторвался от остальных. Кай…

— Что Кай?

Льевен нервно подскочил.

— Кая нет среди гонщиков.

— Где?..

— Где же Кай?

Мисс Филби вытянула руку.

— Вон он…

Льевен едва подавил ругательство. Белый автомобиль в одиночестве стоял на стартовой площадке.

— Он не поехал!

Казалось, прошла целая вечность. Машина не трогалась с места. Льевен больше не мог на это смотреть. Он отвернулся и, до крайности раздраженный и злобный, увидел перед собой довольно полного пожилого мужчину, которого совершенно не знал, но готов был стукнуть, если тот шевельнется.

Мод Филби не сводила глаз со стартовой площадки. Вдруг одинокое белое пятно взревело, выпустило облако дыма и, продолжая дымить, сорвалось с места. Льевен вскочил, засуетился, но в глубоком разочаровании махнул рукой.

— Поздно, слишком поздно…

Он посмотрел на часы, встряхнул их, взглянул на Мод Филби и спросил у нее время. Они сверили часы, и Льевен ожил: он полагал, что Кай потерял несколько минут, на самом деле он отстал от других всего на сорок восемь секунд.

Разогнавшаяся стая с ревом приближалась опять. Мэрфи шел впереди, он еще увеличил отрыв. Позади него, сбившись довольно плотно, шли остальные. А за ними — Кай, успевший немного наверстать время.

После третьего круга Кай поравнялся с предпоследним водителем. Он медленно отвоевывал метр за метром. После пяти кругов обогнал две машины. Но Мэрфи шел на четыре километра впереди него.

Мод Филби отпустила перила, в которые она было вцепилась.

— Он постепенно нагоняет.

— Это никому не заказано.

— Как вы думаете, он догон… — она поправилась: — будет нагонять и дальше?

— Осталось еще пятнадцать кругов. Пока нельзя сказать, какие у кого шансы, даже у Мэрфи.

На седьмом круге Кай сбавил скорость и остановился у мастерской.

Хольштейн закричал:

— Задняя покрышка, справа!

Механики набросились на колеса.

— Сменить все четыре! — воскликнул Кай.

Хольштейн вставил ему в рот сигарету и спросил, держа наготове бутылку минеральной воды:

— Пить?

— Нет! Я плохо стартовал, Хольштейн, но настроения это не портит. Машина идет великолепно.

Кай бросил взгляд на колеса, — домкраты с треском опустились, еще миг — и он сидел за рулем.

— Хорошая работа — и минуты не прошло.

Стая гонщиков слилась воедино. Громкоговорители гремели над трибунами. «У Мадзини на повороте Лесмо лопнул поршень, он сходит с дистанции. У Рата не включается свеча зажигания, но он продолжает гонку». На трассе оставалось еще шесть машин. Кай упорно прижимался к последней, а на прямом участке пронесся мимо нее. На вираже он выбрал себе следующего противника — пристроился в хвост синей машины обтекаемой формы и метр за метром к ней приближался.

Борьба становилась нешуточной. В вихре гонки Кай увидел возле мастерской белое лицо Хольштейна, а за ним, неожиданно, машину Мэрфи — она стояла. Мэрфи как раз в нее садился, когда Кай мчался мимо. Но у Мэрфи оставалось еще преимущество в целый круг, который Каю надо было преодолеть.

После двух следующих кругов у Мэрфи оказались замаслены свечи зажигания. Остановка съела почти все его преимущество. Кай, шедший третьим, отставал от него всего на несколько сотен метров.

Он ехал уже не так осторожно, и ему удалось оставить вторую машину позади себя. Впереди шел теперь только Мэрфи.

Кай успокоился, волнение последних часов улеглось. Оставалось осилить еще три круга, и он знал, что скорость у него выше, чем у Мэрфи, и он может не только покрыть расстояние между ними, но и вырваться вперед, если ничего не случится.

На полном газу взял он поворот Гранде, в бешеном темпе помчался дальше, на миг с жужжаньем задержался возле красного автомобиля, а потом протиснулся вперед.

Мод Филби нервозно рвала свой батистовый носовой платок. Трибуны захлестнуло волнение. Не знакомые между собою люди вступали в жаркие споры. Энтузиасты высовывались далеко за ограждение.

— Едут!

Наэлектризованная публика не сводила глаз с того участка трассы, где нарастал рев моторов. Машины приближались на большой скорости, впереди, далеко оторвавшись от остальных, — белый автомобиль.

— Кай!

Мод Филби вздохнула и внезапно почувствовала себя очень усталой.

— Пожалуйста, Льевен, принесите мне апельсин.

Льевен был ошарашен, а когда увидел ее заметно разгладившееся лицо, догадался, в чем дело. Он вернулся с фруктами, покачивая головой: настало время действовать — его предположения подтверждались.

Гонка — впереди Кай — шла мимо трибун. Начинался последний круг. Царило необыкновенное напряжение. Оно навалилось на толпу, словно дрожащий, светлый, хрустально-прозрачный зверь, и подавляло всякий шум немоте большого ожидания.

Вдруг где-то среди публики началось легкое движение. Женский голос что-то выкрикнул. Никто не обратил внимания. Но голос раздался снова. Настойчивей, просительней, громче. Молчание все еще было сильнее.

Но тут зазвучали и другие голоса, выкрики множились, и люди увидели, что произошло: на трассу выкатился какой-то светлый комок, за ним последовал второй, они приплясывали друг возле друга, два клубка шелка, соскользнувшие с барьера, — две мальтийские болонки беззаботно играли на трассе под крики зрителей.

Интерес к происшествию катился, как волна, напряженность момента рухнула, словно слишком высокий вал, нашла себе разрядку в этом мелком инциденте и необоримо захлестнула его. Люди свистели, кричали, махали руками, две собачки в один миг стали центром внимания.

От этого гвалта болонки совсем растерялись и одурели. Кто-то уже собирался перелезть через ограждение, но его оттащили, цепенея от страха и сострадания к животным: нарастал свист компрессоров, машины делали последний рывок перед финишем.