Светлое будущее

— Прошедший вонючий период нашей истории, — неожиданно ввязался в разговор обычно молчаливый Сашка, — оправдан хотя бы уже тем, что породил Солженицына, Сахарова и других им подобных замечательных людей, которые произвели во многих наших душонках некоторое озарение и вселили слабую надежду на то, что не все результаты истории по линии очеловечивания известной двуногой твари надут прахом и будут преданы забвению.

—Дурак этот ваш Солженицын, — сказала Тамурка. — Учит их там всех, как правильно жить на Западе. Как будто они без него сами разобраться не могут.

Потом заговорили о Сталине, об обстоятельствах его смерти, о докладе Хрущева. Ступак сказал, что доклад этот Берия приготовил для себя, а Никита перехватил. И в деталях рассказал о поведении руководящей верхушки в это время. Откуда ему все это известно? Говорит, что многое — из западной печати, многое — из нашей, многое — из неофициальных разговоров, Остальное — по методу исторической интерполяции и экстраполяции. И с блеском продемонстрировал это на примере. Очень способный парень. Но, к сожалению, слишком тяготеет к фактам, слишком педантичен и мелочен. Не представляю, как его можно использовать в нашей книге. Он предлагает взять на себя всю фактологическую сторону дела. Боже упаси! Именно это нам не нужно вообще. Мы же теоретики.

— Кстати, последняя новость, — сказал Дима на прощанье. — Закрыли центральный бассейн.

— Это почему же? — удивился Сашка. — Я там вчера был и вроде бы...

— Проявляют портрет нашего вождя, — сказал Дима без тени улыбки.

Вот и попробуй в такой обстановке настроиться на серьезный лад! Потом мы провожали всех по домам. Мы живем все в одном районе. Очень удобно.

— Да, очень удобно, — сказал Антон. — Обтянуть колючей проволокой наш район, поставить вышки и часовых, и проблема советской демократии будет сразу решена исчерпывающим образом.

Я напомнил Антону о его обещании изложить кратко свои соображения по поводу прошедшего периода. Как только гости разошлись, мы с Тамуркой сразу вернулись в состояние взаимной отчужденности и уединились в своих комнатах. Мы давно уже ведем независимый друг от друга образ жизни. Как говорит моя интеллигентная Теща, мы даже спим членораздельно. Я совершенно не интересуюсь, как и где она проводит вечера и иногда ночи. Она время от времени шантажирует меня угрозами написать заявление в партбюро о моем подлинном моральном облике. Что ее удерживает со мной? Привычка. Деньги. Квартира. Дача. Надежда, что я выйду наконец-то в членкоры и мы получим доступ к закрытому распределителю.

Антон принес свои соображения на другой же день.

Как говорил Маркс, удовлетворенная потребность рождает новую. Как только граждане, обитающие в районе площади Космонавтов, насладились прекрасным зрелищем Лозунга «Да здравствует коммунизм», у них появилась новая потребность — как бы его испакостить. И вскоре на бетонных постаментах появились неприличные надписи, среди которых преобладало всемирно из-вестное слово из трех букв. Ступак говорит, что, по данным института Гэллапа (в США), даже слово «спутник» не смогло превзойти его по мировой известности. А к стальным буквам хулиганы ухитрились каким-то образом приклеивать окурки и обгорелые спички. Одну букву захаркали до такой степени, что получилась орфографическая ошибка. Группа пенсионеров — старых большевиков — написала письмо в газету. Па место происшествия выехали журналисты. Появился фельетон на тему, как мы бережем культурные ценности. Фельетон попал в горком партии, оттуда дали сигнал в райком, райком нажал на партбюро, партбюро нажало на комсомольское бюро. Собрали комсомольское собрание. И комсомольцы института с большим подъемом взяли шефство над Лозунгом. В институте из молодежи была создана группа дружинников. У Лозунга установили постоянное дежурство по вечерам.

Дежурили, разумеется, аспиранты и младшие научные сотрудники, склонные по молодости к пьянству. А поскольку рядом с Лозунгом кафе «Молодость» и гастроном с мощным винным отделом, то дружинники времени даром не теряли. Первым делом они, основательно упившись, устроили драку со случайными прохожими.

Милиция, естественно, встала на защиту дружинников, ибо сам институт дружинников являет собою образец зародышей коммунистической демократии, коммунистических органов самоуправления (или самоуправства?) общества. И дело замяли. Но вскоре дружинники перепились до такой степени, что все, за исключением одного, угодили в вытрезвитель. Этот исключительный один свалился в промежутке между буквами, и его не нашли. Ночью его раздели жулики. В институте после этого провели большую воспитательную работу. В народную дружину включили нескольких старших научных сотрудников, являющихся членами партии. Среди них один оказался старым опытным алкоголиком. Он-то и научил молодых ребят, как нужно пьянствовать, не попадая в неприятные истории.

— Главное, — сказал он, — заиметь личную дружбу с милицией. Когда было собрание, па котором меня принимали в партию, я был посажен на пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Так меня под честное слово выпустили. Теперь, конечно, время уже не то. Так что, ребятки, надо пить умеючи.

Прошедший период советской истории, писал Антон, который я называю периодом Растерянности и Стабилизации, был одним из самых интересных периодов не только в истории народов, населяющих Советский Союз, но и в истории человечества вообще. Хронологически это период между XX и XXV съездами КПСС. Разумеется, эти границы более или менее условны: в каких-то сферах советской жизни этот период начался немного раньше XX съезда КПСС, в каких-то позже; в каких-то сферах он закончился раньше XXV съезда КПСС, в каких-то позже. Упомянутые хронологические границы являются суммарными. А так как они являются официальными вехами советской истории, они удобны. И объективны, ибо в Советском Союзе реальная история так или иначе тяготеет к официальному ее представительству, и никакой иной фактической неофициальной истории здесь почти не существует. Советская история не по видимости, а на самом деле есть история съездов, совещаний, планов, обязательств, перевыполнений, освоений, пусков, манифестаций, награждений, аплодисментов, плясок, проводов, встреч и т. п., короче говоря — всего того, что можно вычитать в официальных советских газетах, журналах, романах, что можно увидеть по советскому телевидению. В Советском Союзе кое-что происходит такое, что не попадает в средства массовой информации, просвещения, убеждения и развлечения. Но это все образует здесь несущественный внеисторический фон советской реальной истории. Все то, что постороннему наблюдателю, не прошедшему школу советского образа жизни, кажется ложью, демагогией, формалистикой, комедией бюрократизма, пропагандой, на самом деле образует плоть и кровь этого образа жизни, самую эту жизнь как таковую. А все то, что кажется горькой правдой, фактическим положением дел, здравым расчетом, на самом деле есть малозначащая шелуха реального процесса. Не поняв этого, нельзя понять сути советского образа жизни — классического образца коммунистического строя жизни, к которому так или иначе тяготеет человечество. Если, например, взять такой поразительный факт советской истории предшествующего (сталинского, трагического) периода, как миллионы жертв, с одной стороны, и разговоры о гуманизме, об укреплении социалистической законности, о борьбе с врагами народа, которыми была до предела насыщена атмосфера духовной жизни общества, то именно эти невесомые, казалось бы, разговоры образуют более доминирующую часть тела советской истории, чем вполне персонифицируемые и теперь подсчитываемые репрессии. Я специально привел этот пример, рискуя быть обвиненным в апологетике сталинизма, чтобы в наиболее резкой форме выразить свою основную мысль. Если вы хотите понять, что такое коммунизм, изучите его классический реальный образец — советское общество, т. е. исходите из фактов, а не из абстрактных гаданий и прекраснодушных пожеланий. А чтобы понять советское общество именно в его качестве коммунистического общества, необходимо рассмотреть его с точки зрения его самодовлеющих реальностей и ценностей, а не с точки зрения внешних оценок и сопоставлений. Нужен определенный метод понимания. Если не совсем научный (в силу внутренних советских условий, исключающих научное исследование этого общества в широких масштабах и в полном соответствии с критериями науки), то по крайней мере стремящийся в тенденции удержаться в основных чертах в пределах научности. Надо посмотреть на советское общество в таком разрезе и в такой системе понятий, в каких не заинтересованы смотреть на него ни апологеты коммунизма, ни его противники. Первые не заинтересованы по причинам вполне понятным, вторые потому, что при этом теряются явления, вызывающие наибольший эмоциональный эффект.