Светлое будущее

Нашу Забегаловку закрыли на учет — проворовались, очевидно. Мы с Ребровым и Безымянным решили поискать другое место. И дошли до самого проспекта Марксизма-Ленинизма: в одних местах — очередь, в других грязь, в третьих — закрыто. В кафе «Молодость» мы тоже не попали — очередь. Тогда Ребров предложил скинуться по трешке, купить пару бутылок, сырку, колбаски. А он знает тут неподалеку отличное местечко. Мы так и сделали — решили тряхнуть стариной, как выразился Безымянный («Давненько не пил из горла!»). Потом Ребров подвел нас к забору, окружающему наш Лозунг, отодвинул доску, и мы залезли внутрь. Все места между буквами были забиты. Но между буквами «у» и «щ» в слове «будущее» потеснились, и мы пристроились на ящиках.

— Вот вам и реальность идеи всеобщего равенства, — сказал Ребров после того, как мы раздавили первую бутылку.

— А чем вам не нравится эта идея? — спросил я. — Идея сама по себе хорошая. Идея не несет ответственности за ту или иную реальность.

— Не могу согласиться, — сказал Ребров. — Несет, да еще какую. У нас, кстати сказать, она вполне реализована. Как вам известно, идея, овладев массами, и т. д.

— Ну, это вы загнули, — сказал Безымянный.

— Почему же загнул, — сказал Ребров. — Позвольте я поясню вам, в чем дело. Вот мы сидим тут втроем. И вполне можем реализовать идею равенства: скинулись поровну, пьем поровну, едим поровну, на одинаковых ящиках сидим. А теперь возьмите народ. Допустим, миллионов двести, как у нас. Ведь чтобы реализовать идею всеобщего равенства хотя бы в одном аспекте, нужно эти двести миллионов организовать в определенную систему. Нужно создать специальный аппарат, который проводит в жизнь идею и следит, чтобы все делалось правильно. Допустим даже, что люди все в социальном отношении равны (отвлечемся от различий возрастов, полов, семейных условий, физических способностей, желаний). Так или иначе встает проблема распределения их но ячейкам общества как в горизонтальном, так и в вертикальном плане. Встает проблема распределения жизненных благ. А они не могут быть равны в принципе. К тому же это — опытный факт для каждого индивида. Вспомните армию. Вот уж где равенство-то! А ведь даже сапоги не одинаковы, хотя и стандартны. Положение койки в казарме. Помните, как мы дрались за то, в какой наряд идти (на кухню или в караул), на какой пост попасть. Даже резание хлеба нами же и на наших глазах дает неравноценные доли хотя бы по видимости. А тут в нашем дифференцированном обществе, полном всяческих соблазнов!.. В общем, к чему об этом говорить. Это банальности. И вот вам результат: система реального социального неравенства, какой еще никогда не было во всей прошлой истории человечества.

— Разумно, — сказал Безымянный. — Но насчет того, что не было, вряд ли это верно.

— Было, — сказал я. — И еще хуже.

— Смотря с какой точки зрения, — сказал Ребров. — Помяните мое слово, пройдет не очень много времени, и население будет четко разделено на расу господ и расу рабов. Причем будет это сделано даже на уровне физиологии. Необратимый процесс. Наука и социальная селекция позволяют это сделать уже сейчас.

— Помнится, Адольф Гитлер что-то говорил на эту тему, — сказал я.

— Гитлер был за, — сказал Ребров. — А я — против. Это раз. Кроме того, Гитлер решал эту проблему как международную, а проблема-то внутренняя, чисто социальная. У нас ее решают внутри. И потому добьются успеха.

— И кого же вы предназначаете в расу рабов? — спросил Безымянный.

— Я не предназначаю, я боюсь этого, — сказал Ребров. — Но думаю, что тут двух мнений быть не может: конечно, русский народ является первым поставщиком. Он и по натуре удобен для этого: холуй, склонен к взаимной вражде, к разобщенности. Проследите нашу историю начиная с революции...

— Солженицын, — сказал я.

— И что же вы предлагаете? — спросил Безымянный.

— Драку, — сказал Ребров. — Все зависит от способности к сопротивлению. Мы ждем, когда дело сделается само. А между тем надо драться. Будем мы драться или нет, от этого зависит ход истории. Выпьем за тех, кто дерется!

Пустое дело, — сказал я. — Выпить я выпью. Но с кем драться? За что? Как? К тому же те проблемы распределения функций и обязанностей членов общества и материальных благ могут быть решены разумно.

— А тут я вас ловлю, — говорит Безымянный. — Что значит: разумно? С помощью разума? С этой точки зрения любая организация людей разумна, ибо она создается при непременном участии такой человеческой способности, как разум. Без этой способности нет человеческой общности, есть стадо, стая, просто скопление типа скопления тараканов и клопов. В соответствии с некоей общественной целесообразностью? А кто судьи? Сталин и его банда действовали в соответствии со своими представлениями о такой целесообразности. В соответствии с некоей справедливостью? Что это такое? Где критерии? Кто ее будет реализовывать? Прошу прощения, вы вот сейчас получили ящичек по справедливости, но на нем гвоздик, и вы брючки разорвали. Все слова, слова, слова. Есть неумолимая реальность.

— И что же вы предлагаете? — спросил я.

— То, что и делается постоянно и повсеместно на самом деле: драку.

По дороге в свой «кабинет» я увидел Пьяную старуху в одном из дворов около проспекта Строителей. Согнувшись в три погибели, она пыталась сдвинуть с места свою перегруженную тележку. И никто не пытался ей помочь. И у меня на это не хватило духу.

— Папа, — в сотый раз спрашивает Ленка, — неужели Солженицын говорит правду?

— Конечно, — говорю я, — в его книгах есть доля правды.

— Какая доля, — не отстает Ленка, — половина, десятая часть? Какая?

— Я не измерял, — говорю я. — Теперь это установить невозможно. А тебе-то что от этого?

Понимаешь, — говорит она, — если даже одна тысячная доля того, что он написал, верна, это кошмар. Мы должны об этом знать. Иначе потом будет хуже. Рано или поздно мы все равно узнаем. Вот, например, твой Канарейкин. Это о нем говорили, что не один десяток деятелей культуры расстрелян по его открытым и закрытым доносам и по свидетельским показаниям? А этот... Помнишь, приходил к нам на той неделе... Тощий, волосатый... Дядя Антон говорил, что из-за него многие получили срок. Он однажды сидел в одной камере с человеком, который был осужден на десять лет по доносу этого человека... А ты с ним встречаешься. Руку жмешь... Как же так?!

— Ты еще маленькая, — говорю я, — многого не понимаешь. Вырастешь — сама поймешь, что это все не так-то просто. Ты не знаешь, что дядя Антон чуть ли не половину срока проработал там в конторе...

— Ты говоришь пошлости, — говорит Ленка. — Если не хуже. Не волнуйся, я не такая глупая, как ты ду-маешь. Не подведу. Я примерная комсомолка. И отличница. Надо для аттестата и для характеристики. Но я кое-что хочу точно знать для себя. Пока для себя.