Array Аиссе - Соната дьявола: Малая французская проза XVIII–XX веков в переводах А. Андрес

Госпожа де Тансен изволит гневаться на меня за то, что я пальцем не пошевелила, чтобы вновь бывать у нее, и объявила мне открытую войну. Она заранее посылает узнать, где я нынче обедаю, чтобы не прийти к нам в то время, когда может застать меня дома. Это новое выражение ее немилости трогает меня столь же мало, как и все прежние. На днях ко мне стали приставать, чтобы я с ней помирилась; на это я ответила, что ничего другого и не желаю, ибо почтительно отношусь ко всем, кто принадлежит к семейству Ферриоль, и уж по одной этой причине хотела бы, чтобы госпожа де Тансен перестала на меня гневаться, но что я не настолько благочестива, чтобы подставлять левую щеку, и не стану просить прощения за то, что она мне отказывает от дома; что, за исключением госпожи де Ферриоль, нет никого на свете, ради кого я бы это сделала; что госпожа де Тансен вообще не имеет права так со мной обходиться, а ежели она утверждает, что я веду о ней неподобающие речи, то на это я отвечу так же, как госпожа де Сент-Олер, которая в ответ на подобное же обвинение заявила, что ежели госпоже де Тансен донесли, будто она плохо о ней отзывается, то это весьма прискорбно для госпожи де Тансен, ибо только доказывает, что у нее коварные друзья. Так и со мной: я могла высказываться на ее счет друзьям своим, но слишком уважаю себя и знаю свои обязанности, чтобы говорить об этом с посторонними, а по поводу этого злосчастного происшествия с Ла Френе, из-за которого она теперь ярится на каждого, в ком не нуждается, я даже говорила, что это ужасно и никто не может нести ответственности за то, что какому-то безумцу вздумалось в вашем доме наложить на себя руки.

Жизнь моя течет довольно спокойно. Будь еще со мной в Париже вы, я чувствовала бы себя счастливее самого короля. Немного огорчена из-за новогодних подарков — все мне их дарят, а я никому ничего подарить не могу. Покорно сношу мелкие обиды, которыми досаждают мне в этом доме; бывают дни, когда это не слишком на меня действует, все зависит от того, каково у меня на сердце: когда оно спокойно, легко пренебрегаешь мелкими неприятностями, кои постоянно встречаешь в жизни, а здесь их предостаточно. По-прежнему глупая болтовня и постоянные жалобы. На днях она вздумала жаловаться на меня Фонтене, который дал ей весьма суровую отповедь, он сказал, что никто никогда ее наветам не поверит и она этим только восстанавливает всех против себя же самой; он-де сам был свидетелем того, как меня уговаривали у госпожи де Парабер остаться ужинать вместе с шевалье, а я отказалась и отправилась домой в девять часов вечера, и притом пешком, да еще в дождь. Это заступничество нисколько меня не обрадовало — ведь всякие доводы злят ее еще больше. Что до шевалье, то у меня есть все основания быть довольной — он все так же нежен со мной и так же боится меня потерять. Я его чувствами не злоупотребляю. Людям свойственно обращать себе на пользу слабости другого. Мне сие искусство неведомо. Я умею одно: так угождать тому, кого люблю, чтобы удерживало его подле меня одно лишь желание — не расставаться со мной. Желание это ему по сердцу, я вижу, что и он всей душой стремится к тому, чего оба мы желаем, но непреодолимым препятствием к этому может явиться источник его доходов. Господь, быть может, и сжалится над нами. Меня обуревают иной раз чувства, которые трудно бывает заглушить в себе. Самое удивительное, что я испытывала их всю жизнь! Не могу себе простить… Увы! Зачем на месте госпожи де Ферриоль не было вас? Вы научили бы меня понимать, что есть добродетель. Но оставим это. И, однако, если говорить о любви, то нет на свете никого счастливее меня. Тут есть над чем поразмыслить молодым сердцам. Простите мои слабости, в коих я вам откровенно признаюсь, и позвольте теперь немного написать вам о малютке. Она очаровательна; слыша рассказы о ней, я, право же, не могу раскаиваться в том, что произвела ее на свет. Боюсь только, как бы не пришлось ей пожалеть об этом больше, чем мне; с каждым днем она все хорошеет. Я посылала туда Софи под видом посещения ее тетки, и она пробыла там две недели; от девочки она в восторге. В монастыре {84} 84 В монастыре… — Речь идет о монастыре Богоматери в Сансе, где воспитывалась Селини Ле Блон, дочь Аиссе. все ее обожают — она рассудительна, добра, терпелива; ей пришлось вырвать четыре зуба — она даже не вскрикнула ни разу. А когда ее за это похвалили, ответила: «К чему бы я стала кричать? Ведь их же следовало вырвать». Она высказала Софи свое огорчение, что не смогла приехать я, она-де очень о том сожалеет и просит, чтобы я непременно приезжала на будущий год; она благодарит меня за мои благодеяния, она знает, что мне часто из-за нее докучают, и будет стараться впредь быть послушной и хорошо учиться, чтобы я не разлюбила ее; она очень ласкова; мне кажется, бедняжка уже понимает, что ей надобно уметь угождать. Ее добрый друг в отчаянии, что не может повидать ее, любит он ее до безумия; иной раз на него вдруг находит пылкое желание тут же отправиться к ней, и мне стоит большого труда отговорить его от этого намерения. Мы собираем ей на приданое на случай, если она не пожелает постричься. Ежели господь продлит нам дни, она получит сорок тысяч ливров единовременно и четыреста ливров ренты. С такими деньгами в провинции можно сделать недурную партию… Но — «Смотри, не разбей кувшина!» {85} 85 «Смотри, не разбей кувшина!» — Реминисценция из басни Лафонтена «Молочница и кувшин с молоком»: героиня ее, предавшись мечтам о выгодах, которые доставит ей продажа молока, спотыкается и разбивает кувшин. . Случись ей рано потерять нас, нелегко ей в жизни придется… В этом случае я поручу ее заботам д’Аржанталя. Шевалье уже положил на ее имя две тысячи экю. Прощайте, сударыня, письмо получилось длиннее, чем ему полагается быть, но я сейчас одна и решила воспользоваться этим, чтобы подольше с вами побеседовать. Посылаю вам маленькую табакерку цвета пламени — не могла отказать себе в удовольствии взять из нее одну понюшку табака, чтобы вы, когда в свою очередь будете ею пользоваться, вспоминали бы, что она служила той, которая любит вас больше всех на свете.

Я получила письмо, которым вы удостоили меня в ответ на мое послание, такое толстое, что я опасалась, как бы оно не потерялось. Новое свидетельство ваших дружеских ко мне чувств исполнило меня радости, и я с восторгом приму каминный экран, посланный вами, раз он сделан руками той, кого я так люблю; и, однако, он слишком часто станет будить во мне воспоминания о вас; признаюсь вам: боль от разлуки с вами столь же велика, как и радость, которую приносит мне сознание вашей дружбы. Эти два чувства яростно борются во мне, и, не будь у меня надежды когда-нибудь вновь увидеться с вами, не знаю, право, благодарила ли бы я судьбу, что вас узнала. Вы научили меня быть столь требовательной к людям, что все в них вызывает у меня теперь раздражение. Зачем не все сердца подобны вашему или не обладают хотя бы одним из присущих вам достоинств? Ничего нет в них — ни непреклонной вашей честности, ни мудрости, ни доброты, ни справедливости. Все это у людей одна видимость — личина то и дело спадает с них. Честность — не более как слово, коим они украшают себя; они толкуют о справедливости, но лишь затем, чтобы осуждать ближних своих; под сладкими речами их таятся колкости, великодушие их оборачивается расточительством, мягкосердечность — безволием. И это заставляет меня всякий раз вновь и вновь вспоминать о том, в какой высокой степени присуща вашей душе добродетель. Чувствую, что слова мои способны смутить вашу скромность, но вам ведь известно каждое движение души моей, и вы знаете, что говорю я все это потому, что так и думаю, и никогда не умела восхвалять кого-либо вопреки правде, — простите же мне во имя моей к вам привязанности то чувство неловкости, которое вы испытываете, читая себе эти похвалы. Вы заставили меня уподобиться герцогу Орлеанскому, с той только разницей, что я не столь беспутна, как он, и верю в отличие от него, что уж один-то достойный человек на свете все же существует. Он всех людей считал бесчестными; я иной раз готова согласиться с ним, и это приводит меня в дурное расположение духа, — мне хотелось бы научиться быть философом, ко всему относиться безразлично, ни из-за чего не огорчаться и стараться вести себя разумно лишь ради того, чтобы удовлетворять самое себя и вас. Я прилагаю все свои усилия к тому, чтобы чувствовать себя счастливой и перестать грустить, — понимаю, что более чем когда-либо нужно мне для этого мужество.