Генрих Манн - Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы

Гнус счел, что уже пора представиться.

— Учитель местной гимназии Гну… Нусс.

— Очень приятно. Блуменберг.

— Я охотно посетил бы вместе со своим классом представление классической пьесы.

— Превосходно, господин профессор. Не сомневаюсь, что это известие чрезвычайно обрадует нашего директора.

— Но… — Гнус поднял указательный палец… — это должна быть одна из тех драм, которые мы изучаем в гимназии, а именно, я бы сказал, — «Орлеанская дева».

У актера отвисла нижняя губа, он поник головой и с грустной укоризной исподлобья посмотрел на Гнуса.

— Весьма и весьма сожалею, но эту пьесу нам пришлось бы репетировать заново. Неужели Телль так-таки не удовлетворяет вас? Право, весьма подходящая пьеса для юношества.

— Нет, — отрезал Гнус. — С Теллем ничего не выйдет. Нам нужна Дева. И к тому же, — настоятельно прошу вас обратить внимание, — Гнус с трудом перевел дух, так у него билось сердце, — чрезвычайно существенно, кто будет исполнять роль Иоанны. Это должна быть большая артистка, которая сумеет, собственно говоря, именно показать ученикам все величие Девы.

— Ну, разумеется, разумеется, — немедленно согласился актер.

— Перебирая в уме всех актрис вашей труппы, о которых мне пришлось слышать наилучшие и, надо думать, справедливые отзывы…

— Ах, что вы говорите!

— Я остановился на фрейлейн Розе Фрелих.

— Как вы изволили сказать?

— Роза Фрелих. — Гнус затаил дыхание.

— Фрелих? Да у нас нет такой актрисы.

— Вы в этом вполне уверены? — бессмысленно переспросил Гнус.

— Позвольте, я ведь не сумасшедший.

Гнус уже не смел поднять глаза.

— Тогда я, право, даже не знаю…

Актер поспешил к нему на помощь.

— Здесь, видимо, какое-то недоразумение.

— Ну да, да, — потвердил Гнус с ребяческой благодарностью. — Прошу прощенья.

И начал с подобострастными поклонами отступать к двери. Кассир оторопел. Потом спохватился и крикнул:

— Господин учитель! Мы ведь еще не обсудили всех подробностей. Сколько вам нужно билетов? Господин учи…

В дверях Гнус обернулся; его губы скривились в боязливую улыбку:

— Еще раз прошу прощенья.

И сбежал.

Сам того не замечая, Гнус спустился под гору, к гавани. Здесь раздавались тяжелые шаги грузчиков, перетаскивавших мешки, и протяжные крики рабочих, лебедками поднимавших эти мешки в верхний этаж амбаров. Пахло рыбой, смолой, маслом, спиртом. Мачты и трубы вдали на реке уже подернулись сумеречной пеленой. Среди всей этой сутолоки и делового оживления, еще возросшего перед наступлением темноты, бродил Гнус со своими неотвязными мыслями: зацапать Ломана, найти актрису Фрелих.

Его то и дело толкали дюжие мужчины в английских костюмах с накладными в руках, грузчики кричали ему: «Берегись!» Всеобщая спешка захватила и его; сам не зная, как это случилось, он нажал ручку двери, на которой было написано: «Контора по вербовке матросов» и еще что-то по-шведски или по-датски. Все помещение было завалено связками канатов, ящиками с морскими галетами и маленькими, остро пахнущими бочонками. Попугай закричал: «Прощелыга!» Одни матросы пили, другие, засунув руки в карманы, гурьбой обступили какого-то рыжебородого верзилу. Наконец верзила выбрался из тучи табачного дыма в глубине помещения, стал за стойку, так что свет от жестяного фонаря на стене залил его лысую голову, оперся ручищами о край стойки и спросил:

— Что вам от меня угодно, сударь?..

— Дайте-ка мне, — не задумываясь, отвечал Гнус, — входной билет в Летний театр.

— Чего вам? не разберу, — переспросил рыжий.

— Билет в Летний театр. На объявлении у вас в окне сказано, что здесь продаются билеты в Летний театр.

— Не пойму, что вы там толкуете, сударь. — Рыжий даже рот раскрыл от удивления. — Да ведь зимой-то Летний театр не играет.

Гнус стоял на своем.

— Но ведь у вас в окне висит объявленье.

— Ну и пусть его висит.

Не успел он это выпалить, как уже раскаялся, что проявил недостаточное уважение к господину в очках, и стал думать, как бы поубедительнее обосновать, почему сейчас закрыты летние театры. Для облегчения этой кропотливой умственной работы вербовщик легонько поглаживал стол своей рыжеволосой ручищей. Наконец его осенило:

— Да ведь всякий дурак понимает, что зимой нет летних театров.

— Я бы попросил вас, любезный… — надменно оборвал его Гнус.

Рыжий позвал на помощь:

— Эй, Генрих, Лоренц!

Матросы подошли.

— Не пойму, что с ним делается, вынь да положь ему Летний театр.

Матросы жевали табак. Теперь они вместе с вербовщиком уставились на Гнуса так, словно он явился из невесть каких дальних стран, из Китая, например, а им надо понять, что он такое говорит. Гнус это почувствовал и решил, что лучше поскорее отсюда убраться.

— Тогда, по крайней мере, скажите мне, любезный, играла ли прошлым летом в вышеозначенном театре некая Роза Фрелих?

— Да я-то почем знаю? — Рыжий вконец обалдел. — Что я, с циркачками шляюсь, что ли?

— В таком случае не откажите в любезности сообщить мне, может быть, эта дама — так сказать — собирается в текущем году порадовать нас своим искусством?

Вербовщик испугался: он уже ни слова не понимал. Зато один из матросов догадался:

— Ишь какие пули отливает; да он тебя дурачит, Питер.

Матрос закинул голову и разразился оглушительным хохотом, широко разинув черную пасть. Остальные присоединились к нему. Вербовщику отнюдь не казалось, что господин в очках дурачит его, но теперь уже дело шло об его авторитете перед клиентами — людьми, которых он поставлял капитанам вместе с галетами и джином. Он разыграл приступ ярости, весь налился кровью, хлопнул кулаком по столу, потом повелительно вытянул вперед указательный палец:

— Сударь! У меня работы по горло, и валять дурака мне не досуг: вот бог, а вот порог!

Поскольку ошеломленный Гнус не двигался с места, вербовщик собрался выйти из-за стойки. Гнус быстро открыл дверь. Попугай крикнул ему вслед: «Прощелыга!» Матросы громко ржали. Дверь захлопнулась.

Он завернул за ближайший угол, очутился на тихой уличке и стал разбираться в происшедшем.

— Я допустил ошибку, — суммирую — ошибку.

Не так надо искать актрису Фрелих. Гнус всматривался в прохожих: может, они осведомлены о ее местопребывании? Это были грузчики, кухарки, фонарщик, разносчица газет. Нет, с простонародьем не договоришься: он уже пробовал! А последнее приключение обязывало его к еще большей осторожности в общении с чужими людьми. Разумнее будет подождать, не попадется ли навстречу кто-нибудь из знакомых. И как раз из ближайшей улички вынырнул юнец, которого Гнус, не далее как в прошлом году, яростно обучал латинским стихам. Этот малый, никогда не зубривший уроков, видимо, стал учеником в торговом деле. Он шел с пачкой писем в руках; вид у него был весьма фатоватый. Гнус двинулся на него, уже открыв рот, но счел за благо подождать поклона. Такового не воспоследовало. Бывший ученик нахально поглядел прямо в глаза учителю и прошел, едва не задев его правое, более высокое плечо, при этом поросшая светлым пушком физиономия юнца расплылась в самодовольной ухмылке.