Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Книга 2

— Верно или нет?

— Не время хвастаться богатством, когда простой народ гибнет от голода. Это лишь подстрекает их отнимать все подряд.

— А признавая, что у тебя нет прав на свое состояние, а у них есть, ты удержишь их?

— Ну, не знаю…

— Мне не нравится твое выступление в суде, — сказал другой бизнесмен, — пожалуй, я с тобой не согласен. Что касается меня, я горжусь, что работаю на благо общества, а не только ради личной выгоды. Мне приятно думать, что я не просто зарабатываю на трехразовое питание и лимузин «хэммонд».

— И мне не нравится идея упразднения указов и контроля, — сказал еще один. — Они, конечно, переусердствовали, но чтобы вообще никакого контроля? Я не согласен с этим. Мне кажется, определенный контроль необходим. Для блага общества.

— Прошу прощения, господа, — произнес Реардэн, — за то, что вынужден спасать ваши чертовы шкуры вместе со своей.

Группа бизнесменов во главе с мистером Моуэном никак не отреагировала на процесс. Но неделей позже они шумно объявили, что вложили деньги в строительство игровых площадок для детей безработных.

Бертрам Скаддер не упомянул о суде в своей рубрике. Но через десять дней среди перепевов прочих слухов и сплетен заявил: «Кое-что об отношении общества к Хэнку Реардэну понятно из того, что из представителей всех социальных групп самым непопулярным он оказался среди своих же коллег-бизнесменов. Даже самые хищные акулы считают, что он, с его аборигенскими ухватками, зашел слишком далеко».

Декабрьским предрождественским вечером, когда улицы за окном, как забитое горло, выхаркивали автомобильные гудки, Реардэн сидел в своем номере в отеле «Вэйн-Фолкленд», сражаясь с более опасным противником, чем усталость и страх, — отвращением при мысли о необходимости иметь дело с людьми.

Реардэн сидел, не желая двигаться, словно прикованный к стулу и к этой комнате. Он уже битый час пытался не думать о том, что заставляло его оставаться дома: единственный человек, которого он страстно желал видеть, находился здесь, в отеле, всего несколькими этажами выше.

В последние несколько недель он ловил себя на том, что попусту тратит время в холле, входя или выходя, задерживается без необходимости возле газетных киосков, рассматривает поток спешащих людей в надежде увидеть среди них Франциско Д'Анкония. Он ловил себя на том, что, обедая в одиночестве в ресторане отеля, непрестанно следит глазами за портьерами входной двери. Сейчас, сидя в своем номере, Реардэн поймал себя на мысли, что между ним и Франциско всего несколько этажей.

Он встал, удивленно усмехнувшись; я поступаю, как женщина, ждущая телефонного звонка и борющаяся с соблазном положить конец мучениям, сделав первый шаг, думал Реардэн.

Нет причины, думал Реардэн, мешающей мне пойти к Франциско Д'Анкония, если я хочу. И все же, решив, что пойдет, он почувствовал облегчение, словно капитулировал.

Он шагнул к телефону, чтобы позвонить Франциско, но передумал. Не этого он хотел. Реардэн хотел войти без доклада, как Франциско вошел в его кабинет; это казалось ему установлением отсутствовавшего ранее между ними равенства.

По пути к лифту Реардэн подумал: «Его не будет у себя, а если он и там, возможно, ты найдешь его развлекающимся с какой-нибудь шлюхой — и поделом тебе!» Но мысль казалась нереальной, Реардэн не мог сопоставить ее с человеком, которого видел у полыхающей печи. Он уверенно вошел в холл, чувствуя, как горечь переходит в радость, и постучал в дверь.

Голос Франциско рявкнул: «Войдите!» Звук был резкий, рассеянный.

Реардэн открыл дверь и остановился на пороге. На полу в центре комнаты стояла дорогая лампа с атласным абажуром, отбрасывающая круг света на большие листы ватмана. Франциско Д'Анкония без пиджака, с волосами, свисающими на лицо, лежал на полу, опершись на локти, и, кусая кончик карандаша, сосредоточенно смотрел в какую-то точку сложного чертежа. Он не поднял глаз и, казалось, забыл про стук в дверь. Реардэн попытался разглядеть чертеж: это напоминало поперечное сечение расплавленного металла. Он стоял и с удивлением наблюдал; если бы он мог перенести в реальность собственный образ Франциско Д'Анкония, именно это он и увидел бы: молодого целеустремленного труженика, поглощенного трудной задачей.

Минуту спустя Франциско поднял голову. В следующее мгновение он вскочил и посмотрел на Реардэна с недоверчивой улыбкой. Через секунду он поспешно схватил чертежи и отбросил в сторону.

— Я помешал? — спросил Реардэн.

— Пустяки. Входите. — Он счастливо улыбался. Реардэн вдруг понял, что Франциско ждал его прихода как победы, на которую не очень надеялся.

— Чем ты занимался? — спросил Реардэн.

— Так, забавлялся.

— Можно взглянуть?

— Нет. — Франциско ногой отодвинул чертежи в сторону. Реардэн отметил, что если он и сердился на нахальное хозяйское поведение Франциско у него в кабинете, то сейчас сам ведет себя так же, потому что без всяких объяснений пересек комнату и уселся в кресло, как дома.

— Почему ты не пришел продолжить свою речь? — спросил Реардэн.

— Вы блестяще продолжаете без моей помощи — хоть один человек, которому я доверяю, которым могу восхищаться.

Но Реардэн сказал спокойно и очень просто:

— Знаешь, по-моему, единственным настоящим нравственным преступлением человека является попытка создать своими словами или поступками впечатление противоречивости, невероятности и нерациональности и таким образом поколебать понятие о рациональности у своей жертвы. — Единственной личной ноткой был искренний тон, подразумевавший такую же откровенность собеседника.

— Это верно.

— Если я скажу, что ты привел меня именно к этой мысли, ты поможешь мне, ответив на один личный вопрос?

— Попытаюсь.

— Мне не нужно тебе говорить, ты сам знаешь, что ты человек высочайшего ума. Я могу допустить, хотя и не могу признать это правильным, что ты отказываешься использовать свои величайшие дарования в сегодняшнем мире. Но то, что человек делает от отчаяния, не обязательно ключик к разгадке его характера. Я всегда полагал, что настоящим ключиком является то, что человек выбирает в качестве развлечения. И я не могу этого постигнуть. Неважно, отчего ты отрекся и перед чем отступил, но раз ты выбрал жизнь, как ты можешь находить удовольствие, прожигая такую ценную жизнь, как твоя, увиваясь за дешевыми женщинами, пустившись в глупейший разгул?

Франциско смотрел на него с тонкой улыбкой, словно говоря: «Нет? Значит пришел говорить не о себе? А то, что ты так жаждешь говорить обо мне, разве не есть признание твоего беспросветного одиночества?»

Улыбка перешла в мягкую добродушную усмешку, словно в ответе на вопрос Реардэна не было никаких проблем, никакой тайны.