Герман Гессе - Нарцисс и Златоуст

Лене сияющими глазами смотрела на происходившее. Грудь ее кровоточила, она все еще дрожала всем телом и жадно ловила ртом воздух, но скоро собралась с силами, поднялась и отрешенным, полным сладострастного восхищения взглядом наблюдала, как ее сильный возлюбленный оттаскивал пришельца, душил его, сломал ему шею и отбросил труп в сторону. Обмякший, с неестественно подвернутыми ногами покойник напоминал убитую змею, его серое, заросшее бородой лицо повисло, уткнувшись в землю, голова была покрыта редкими волосами. Лене выпрямилась с ликующим видом и бросилась на грудь Златоусту, но вдруг побледнела, ужас все еще сковывал ее тело, ей стало дурно, и она без сил опустилась в заросли черники. Но вскоре она уже могла дойти со Златоустом до лачуги. Златоуст обмыл ей груди, они были расцарапаны, а на одной виднелась ранка, оставленная зубами преступника.

Происшествие очень взволновало Роберта, он заинтересованно расспрашивал о подробностях схватки.

— Говоришь, сломал ему шею? Великолепно! Златоуст, с тобой шутки плохи.

Но Златоусту больше не хотелось говорить об этом, он уже остыл, а уходя от убитого, поневоле подумал о бедном разбойнике Викторе и о том, что это уже второй человек, умерший от его руки. Чтобы отделаться от Роберта, он сказал:

— А теперь и ты мог бы кое-что сделать. Сходи туда и посмотри, сможешь ли ты убрать труп. Если трудно вырыть яму, оттащи его к озеру в камыши или хорошенько прикрой камнями и землей.

Но эта просьба показалась Роберту унизительной и была отклонена, с трупом он не хотел иметь дела, кто знает, какая в нем сидит зараза.

Лене прилегла в лачуге. Укушенная грудь побаливала, но скоро Лене почувствовала себя лучше, встала, развела огонь и вскипятила вечернее молоко; настроение у нее было отличное, но ее отправили в постель пораньше. Она не прекословила, так сильно было ее восхищение Златоустом. Златоуст же был молчалив и мрачен; Роберт знал, что это значит, и оставил его в покое. Пробравшись поздно вечером к своему соломенному ложу, Златоуст наклонился над Лене и прислушался. Она спала. На душе у него было неспокойно, он думал о Викторе, испытывал тревогу и жажду странствий; он чувствовал, что игра в домашний очаг подошла к концу. Но одно обстоятельство заставило его крепко задуматься. Он поймал взгляд Лене, когда она смотрела, как он тряс и отбрасывал в сторону мертвого парня. Странный это был взгляд. Златоуст знал, что никогда его не забудет: в широко раскрытых, полных ужаса и восхищения глазах сиял триумф, сияла гордость, глубокая и жгучая радость от соучастия в мести и убийстве, такого в женском лице ему еще не доводилось видеть, он и не подозревал об этом. Не будь этого взгляда, подумалось ему, он бы позже, с годами, вероятно, забыл лицо Лене. Этот взгляд придал ее лицу, лицу крестьянской девушки, величавое, прекрасное и страшное выражение. Уже много месяцев на глаза ему не попадалось ничего, что пробудило бы в нем желание: это надо нарисовать! Но взгляд Лене, с каким-то ужасом почувствовал он, снова всколыхнул в нем это желание.

Ему не спалось, поэтому через какое-то время он встал и вышел из хибары. Было прохладно, легкий ветерок игриво шевелил листву берез. Походив в темноте взад и вперед, он сел на камень, задумался и погрузился в глубокую печаль. Ему было жаль Виктора, ему было жаль того, кого он убил сегодня, ему было жаль утраченной невинности и детской чистоты своей души. Разве для того он ушел из монастыря, оставил Нарцисса, обидел мастера Никлауса и отказался от прекрасной Лизбет, чтобы найти приют в этой пустынной местности, подстерегать разбежавшихся домашних животных, чтобы там, среди камней, убить этого бедного парня? Был ли во всем этом смысл, стоило ли испытать все это? Сердце его сжалось от нелепости пережитого, от презрения к себе. Он прилег на камнях, вытянулся на спине и невидящими глазами уставился в бледные ночные облака, от долгой неподвижности мысли его куда-то исчезли; он не знал, смотрит ли он на облака в небе или вглядывается в сумрачный мир своей души. Внезапно, в тот момент, когда он засыпал на камнях, перед ним возникло, словно мимолетная зарница в плывущих облаках, большое бледное лицо, лицо Евы, оно было печальным и хмурым, но вдруг глаза на нем широко раскрылись — огромные глаза, полные похоти и жажды убийства. Златоуст спал до тех пор, пока роса не промочила его насквозь.

На другой день Лене заболела. Ее оставили лежать, им было не до нее; утром Роберт наткнулся в рощице на двух овец, которые вскоре от него убежали. Он позвал Златоуста, полдня и больше гонялись они за ними и поймали-таки одну; они совсем выбились из сил, когда к вечеру вернулись с овцой к хибаре. Лене была очень плоха. Златоуст осмотрел и ощупал ее и нашел чумные бубоны. Он утаил это, но Роберт, узнав, что Лене все еще больна, что-то заподозрил и не остался в лачуге. Он подыщет себе место для ночлега снаружи, сказал Роберт, и козу возьмет с собой, она тоже может заразиться.

— Тогда убирайся к чертям, — в ярости крикнул Златоуст, — я больше не желаю тебя видеть!

Он схватил козу и втащил к себе, за перегородку. Роберт молча ушел, без козы, его мутило от страха, от страха перед чумой, перед Златоустом, перед одиночеством и ночью. Он расположился недалеко от хибары.

— Я остаюсь с тобой, ничего не бойся, — сказал Златоуст Лене. — Скоро ты опять будешь здорова.

Она покачала головой.

— Береги себя, милый, смотри, как бы и тебе не подцепить болезнь, тебе не надо подходить ко мне так близко. Не старайся утешить меня. Я умру, и мне лучше умереть, чем увидеть однажды, что твоя постель пуста и ты покинул меня. Каждое утро я со страхом думала об этом. Нет, лучше мне умереть.

К утру ей стало совсем плохо. Время от времени Златоуст давал ей глоток воды, урывками ему удавалось часок поспать. Теперь, на рассвете, он ясно увидел в ее лице приближение смерти, таким увядшим и обессиленным оно было. Он на минуту вышел из лачуги, чтобы глотнуть свежего воздуха и взглянуть на небо. Несколько бурых искривленных сосен на краю леса уже блестели на солнце, воздух был свеж и сладок, далекие холмы скрывались в утренней дымке. Он немного прошелся и, глубоко дыша, размял усталые члены. Прекрасен был мир в это печальное утро. Что ж, скоро опять в путь. Пришла пора прощаться.

Из лесу его окликнул Роберт. Ей не стало лучше? Если это не чума, он останется здесь, пусть Златоуст на него не сердится, он все это время стерег овцу.

— Катись ты к дьяволу вместе со своей овцой! — крикнул Златоуст. — Лене умирает, я тоже заразился.

Последнее было ложью; он сказал так, чтобы избавиться от напарника. Что из того, что этот Роберт был добродушным малым, Златоусту он надоел, он казался ему слишком трусливым и мелочным и никак не подходил ему в это судьбоносное, переломное время. Роберт скрылся и больше не появлялся. Показалось яркое солнце.