Эрих Ремарк - Приют Грез

Буря оваций. Кармен пришлось бессчетно выходить на поклоны. Как выразился Ойген, она произвела фурор.

После спектакля друзья направились в небольшой уютный погребок, чтобы не торопясь обменяться впечатлениями. За бутылкой бургундского они говорили о спектакле, но больше — о самой Кармен. Ойген восхищался ее внешностью, Эрнст превозносил пение.

— Удивительно сочный голос. Черт побери, как гремело ее форте!

Мало-помалу погребок заполнялся посетителями. Появились и припозднившиеся театралы. Вдруг Ойген оживился.

— Это она, — прошептал он. — Она и впрямь направляется сюда!

В погребок вошла элегантная дама в сопровождении нескольких кавалеров. Единственный свободный столик оказался рядом с тем, за которым сидели Эрнст и Ойген. Она и в самом деле села там. Эрнст пригляделся к ней. Лицо дамы показалось ему знакомым. Но он никак не мог припомнить, где ее видел. Лишь когда она поздоровалась с каким-то господином, Эрнст наконец-то вспомнил. Он уже видел однажды этот гордый наклон головы — на променаде с Фрицем. То была знакомая Фрица. Уголком глаз Эрнст принялся за ней наблюдать. Она была очень красива. Густые черные волосы, породистое узкое лицо с огромными черными глазами. Она вполголоса роняла свои приказания. Ее кавалеры, видимо, принадлежали к сливкам общества.

Дама принялась оглядывать погребок. Заметив Эрнста, она на миг задержала на нем свой взгляд, как бы припоминая. Эрнст слегка покраснел и медленно перевел глаза ниже. Из-под шелковых нижних юбок выглядывала узенькая лодыжка и маленькая ножка, обутая в изящную лаковую туфельку. Дама перехватила его взгляд и улыбнулась какой-то особенной, как бы всезнающей улыбкой. Эта улыбка раздосадовала Эрнста, он счел, что держался по-детски и выставил себя на посмешище. Поэтому он быстро опорожнил свой бокал и с наигранным оживлением пустился в разговор с Ойгеном. Ойген был юноша добросердечный и легкомысленный. Он стал рассказывать о своей последней пассии.

— Мы с ней живем в одном доме, она внизу, я — этажом выше. Я музыкант, она в музыке дилетантка, играет легкие сонатины и «Все обновляет месяц май», делая каждый раз по нескольку ошибок. Причем играла она обычно вечером, когда я приходил усталый или хотел поработать. Она оказалась очень добросовестной «музыкантшей» и упражнялась на рояле по два часа ежедневно, без конца повторяя одни и те же два-три-четыре пассажа, — ну, ты знаешь. В первые дни я просто бесился от злости, в особенности потому, что представлял ее себе этакой старой курицей. Время от времени я стучал половой щеткой в пол, требуя тишины. Она играла еще громче. Я стучал еще яростнее. Наконец как-то вечером она снова принялась за игру, я вышел из себя, грохнул об пол столом и, пылая гневом, помчался вниз, чтобы пожаловаться домовладельцу. И кого же встречаю я на нижнем этаже? Мою противницу, тоже направляющуюся к домовладельцу с жалобой на меня! Я ожидал увидеть старую гусыню, а довелось лицезреть кудрявую чаровницу. Она ожидала встретить брюзгливого старого подагрика, а познакомилась с молодым загорелым парнем. О том, что было дальше, ты можешь легко догадаться — мы отпраздновали примирение.

— А как с игрой на рояле? — спросил Эрнст.

— Мы играем в четыре руки, — засмеялся в ответ Ойген.

За другим столиком тоже завязалась оживленная беседа, в которой певица, однако, почти не принимала участия.

Во время паузы в разговоре с Ойгеном Эрнст услышал, что говорилось за соседним столиком. Кавалеры рассыпались в комплиментах даме и старались перещеголять друг друга в изъявлениях восторга. Эрнст оторвал взгляд от скатерти, и его серо-голубые глаза смело глянули в черные глаза певицы. Потом он обвел быстрым взглядом ее кавалеров и насмешливо улыбнулся уголками губ.

Она обворожила его.

Эрнст вновь медленно опустил глаза долу и невольно задержал взгляд на узенькой лодыжке.

Она проследила за его взглядом и одним, почти незаметным движением приподняла подол, так что он смог увидеть шелковый чулок и начало стройной икры. Кровь бросилась Эрнсту в голову, когда дама опять улыбнулась ему той же особенной улыбкой.

Через какое-то время она поднялась. Эрнст глядел на нее горящими глазами, а она, отворачиваясь, вдруг подарила ему мимолетный загадочный взгляд. И тут же гордо двинулась к выходу в сопровождении своей свиты.

Кровь закипела в жилах Эрнста. Опера «Кармен» сама по себе заставила учащенно биться его сердце, а близость красивой женщины, так взволновавшей его в роли Кармен, совсем доконала. Эрнст рассеянно слушал болтовню Ойгена и вскоре отправился домой. Но дома оказалось, что сон бежит его. Перед глазами все время смутно маячили огни рампы, слышался чарующий голос: «Так берегись любви моей!» Он попытался было думать о Элизабет, но ему показалось, будто чистый образ в его душе покрылся темными пятнами.

В полном душевном разладе с собой Эрнст оделся и выбежал на ночные улицы. Пока еще все эти фантазии не связывались для него с каким-то конкретным лицом. Он приписывал их своему горячему темпераменту, своей молодости, возбуждающей музыке Бизе. И все же за всеми отговорками и увертками скрывался один-единственный, опасный и пленительный образ — эта женщина.

Все последующие дни Эрнст ежедневно ходил в Оперу. После спектакля отправлялся в тот же самый погребок. Но больше не встречал там Ланну Райнер. Через неделю сжигавшее его пламя поутихло. Он вновь видел вещи в ясном свете дня и посмеивался над самим собой. С новым жаром набросился на занятия, которые немного забросил в последнее время. Здание Оперы он обходил стороной и много гулял. На пустынных лесных тропинках кроны деревьев подсказали ему своим шумом прелестный мотив, который он потом обработал в духе спокойной серенады Гайдна и назвал этот квартет именем Элизабет. В тот вечер, когда он поставил точку, настроение у него было необычайно спокойное и радостное. Он упаковал ноты и присовокупил к ним очень теплое письмо к Элизабет. Потом откинулся на спинку стула и умиротворенно посмотрел в окно на сиреневые сумерки. Это ощущение умиротворенности было так ново для него, что он не смог спокойно насладиться им и, сгорая от любопытства, тотчас начал доискиваться до его причин и размышлять. Тут же в его душе зароились разные демоны и бесы, от душевного покоя не осталось и следа, и Эрнст вновь ощутил внутри сильнейший разлад. «Хоть бы раз в жизни найти в себе силы быть честным перед собой, — подумал он. — Ведь знаешь же, что все — иллюзия и обман, и тем не менее веришь…»

Он тупо уставился на адрес: Фройляйн Элизабет Хайндорф…