Эрих Ремарк - Приют Грез

Родом она была из весьма состоятельной семьи. Ее горячая кровь и жажда приключений столкнулись в родительском доме с непониманием и строгостью. На курорте она случайно познакомилась с богатым ловеласом, который открыл ей, что такое свет и вообще элегантная жизнь. Трикс уехала с ним, а родителям написала, чтобы они ее не разыскивали. Счастье было недолгим. Тому, кто, по ее понятиям, должен был на ней жениться, Трикс вскоре наскучила. Она пришла в отчаяние, но быстро смирилась с судьбой, поскольку нашлось много других претендентов. Так все и шло два года кряду.

— Я часто вспоминала свои девичьи мечты — при этом сердце у меня горестно сжималось и готово было выскочить из груди от боли. Тогда я начинала весело смеяться и пить, а потом шла на танцы. Так бы оно и продолжалось, не встреть я вас и Эрнста. Я увидела, что назад дороги нет. После разговора с вами я словно лишилась зеркала, ослеплявшего меня. Я не могла не прийти к вам.

— А как ваши родители?

Ее губы вновь дрогнули.

— Дайте мне их адрес.

— Вы хотите…

— Да.

— Ну что же, вот… — Трикс быстро набросала адрес на листке, вырванном из блокнота.

— А теперь давайте поговорим о другом.

— У вас здесь такой покой. Совсем иначе, чем везде. Отнюдь не элегантно, зато намного, намного прекраснее.

Она огляделась.

— Кто это? — спросила она, показывая на красивый портрет.

— Женщина, которую я очень любил.

— Любили?

— Она умерла.

Трикс робко взяла руку Фрица и тихонько погладила ее.

Он спросил:

— Вы хорошо знаете этот город?

— Нет, я лишь однажды была здесь, да и то всего несколько дней.

Фриц кивнул. Потом показал ей другие картины, дал почитать несколько книг и рассказал о своих молодых друзьях.

Прощаясь, Трикс робко спросила:

— А что я должна вам за это?..

Фриц улыбнулся:

— Вы должны привыкнуть к вашему новому окружению. Тогда не станете задавать такие вопросы. Поскорее заходите еще!

Она удивленно посмотрела на него:

— Как? Совсем ничего? — В ее глазах опять заблестели слезы. — Чем я заслужила столько доброты?

— Вам надо привыкнуть к тому, что некоторые вещи разумеются сами собой. Ведь мы же люди.

Когда Трикс ушла, Фриц некоторое время стоял в задумчивости. Потом взял мелок и написал на коричневой стене:

«Женщина, ты — вечная загадка!»

Поздно вечером к нему заглянула Элизабет. Заметив надпись на стене, она спросила:

— Дядя Фриц, что это значит?

— Вот, пришло в голову сегодня вечером…

Он рассказал ей о визите молодой гостьи. Элизабет была очень тронута.

— Трикс никого здесь не знает, — сказал Фриц, — и ее тоже не знает никто. Вот я и подумал, не захочешь ли ты немного позаботиться о ней? Ты спокойно можешь этим заняться — ее прошлое здесь никому не известно.

— Дядя Фриц, даже если бы… Я с радостью сделаю это…

— Так я и думал.

— Знаешь, мне как раз пришла на ум прекрасная мысль. У Трикс сейчас кризис, в таком состоянии не следует подолгу копаться в своей душе. Ей нужно заняться делом. Не физическим или механическим трудом — это только пригнуло бы ее еще больше. Нет, она должна начать радоваться. Когда мне грустно, я стараюсь сделать кому-нибудь приятное, сотворить какое-либо доброе дело. Глядя, как другой человек радуется, радуешься и сама. Лучше всего — когда можешь кому-то помочь. Это и есть та прекрасная мысль, о которой я хотела тебе рассказать. Дело в том, что я попросила тетушку пойти к начальнице детской клиники и спросить, нельзя ли мне бесплатно ухаживать за больными детьми в утренние часы или в другое время, как она решит. Тетушка выполнила мою просьбу, и начальница — она дружит с моей тетушкой — сказала: если это всерьез, а не просто так, для забавы, она будет рада видеть меня в больнице. Работы там хоть отбавляй. Я так счастлива! Подумай, дядя Фриц, все эти милые малютки — мальчишки, девчушки… Ухаживать за ними и заботиться… Ах, как это прекрасно — помогать другим! Вот пусть Трикс и пойдет со мной! Я сразу же спрошу начальницу, она наверняка разрешит. Я просто скажу: это — моя приятельница.

— Очень своевременная мысль, — согласился Фриц. — Пожалуй, лучше и быть не может. Завтра утром я постараюсь известить Трикс.

— Сделай это, дядя Фриц.

— А ты… ты действительно хочешь ухаживать за больными?

— Да, мне нужно чем-нибудь заняться. Реально кому-то помогать. А теперь — почитай мне свои стихи.

Фриц достал папку и стал читать своим тихим, приглушенным голосом.

Стихи о прошлом.

Эрнст часто музицировал с Ланной Райнер. И она всегда держалась с ним по-товарищески. Он подолгу рассказывал ей о Фрице и его Приюте Грез. А когда однажды Эрнст вскользь упомянул Элизабет, Ланна сразу насторожилась и принялась задавать вопросы, но он ничего не ответил. Тут на ее устах опять появилась та странная непонятная улыбка. Ланна всей душой впитывала ясноглазую энергичную молодость Эрнста, в особенности потому, что он был так непохож на всех ее прочих знакомцев. Она любила в Эрнсте и юную строптивость, и ту таинственную сумрачность, которая выдавала в нем будущего талантливого музыканта.

В прекрасном настроении Эрнст прошелся по вечерним улицам и позвонил в дверь певицы. Она открыла сама.

— А, господин маэстро! У моей горничной выходной день, так что придется мне самой принимать гостя… Входите же!

Она пошла перед ним по анфиладе комнат. На ней было восхитительное платье, очень выгодно подчеркивавшее ее классические формы.

Рядом с музыкальной комнатой находилось небольшое уютное помещение, которое Ланна называла вечерним будуаром певицы.

— Вам разрешается войти вместе со мной в мой будуар, — сказала она, потом вынула из букета, который принес Эрнст, одну темно-красную розу и прикрепила ее к волосам.

При этом широкие рукава платья откинулись и обнажили мягкую округлость предплечий цвета слоновой кости.

— А теперь пожалуйте сюда, на эту тахту… Вот так, тут есть подушки… — Она сама разлила чай по чашкам, подала сахарницу и положила на тарелочку печенье. Когда она опустилась на тахту рядом с ним, Эрнст даже задохнулся от запаха упоительно пряных духов. Он опьянел от счастья, и все окружающее показалось ему сном.

— У вас опять отсутствующий вид, господин Винтер.

— Не отсутствующий, а опустошенный.

— Почему же?

— Все, что я вижу, рушится на моих глазах. Я ищу цель и опору, а нахожу обман или лицемерие.

— Не надо так много размышлять.

— Да я и не хочу.

— Ну-ка, посмотрите мне в глаза…

Он вперил свои холодные голубовато-серые глаза в ее бездонные черные очи.

— Вот теперь обман из ваших глаз улетучился…

Эрнст сидел бы так целую вечность. Он не сводил глаз с изящных рук Ланны, заботливо летавших над столом, и упивался ароматом ее удивительных духов. Закатное солнце с трудом пробивалось сквозь плотные занавеси на окнах и наполняло комнату розовато-багровым светом.