Джордж Элиот - Мидлмарч

Вначале перечислялись мелкие суммы, и даже мысль о том, что имеется другое завещание и бедный Питер, возможно, опомнился, не могла угасить нарастающего негодования и возмущения. Каждому человеку хочется, чтобы ему воздавалось должное в любом времени — прошедшем, настоящем и будущем. А Питер пять лет назад не постыдился оставить всего по двести фунтов своим родным братьям и сестрам, лишь по сто фунтов своим родным племянникам и племянницам. Гарты упомянуты не были вовсе, но миссис Винси и Розамонда получали по сто фунтов каждая. Мистеру Трамбулу была завещана трость с золотым набалдашником и пятьдесят фунтов; второй троюродный брат и оба двоюродных получали каждый такую же внушительную сумму — наследство, как выразился мрачный двоюродный брат, с которым не поймешь что и делать. Далее следовали подобные же оскорбительные крохи, брошенные лицам, здесь не присутствовавшим, никому не известным и едва ли не принадлежащим к низшим сословиям. Многие тотчас подсчитали, что всего таким образом было завещано около трех тысяч фунтов. Так как же Питер распорядился остальными деньгами? И землей? Что отменит последнее завещание, а что не отменит? К лучшему или к худшему? Ведь все чувства, испытываемые теперь, были, так сказать, черновыми и могли оказаться совершенно напрасными. У мужчин хватило сил сохранять внешнее спокойствие, как ни томительна была неизвестность, — одни оттопыривали губы, другие поджимали их, смотря по тому, что было привычнее. Но Джейн и Марта, не выдержав вихря предположений, расплакались — бедная миссис Крэнч несколько утешилась мыслью о сотнях фунтов, которые без всякого труда предстояло получить ей и ее детям, хотя и мучилась оттого, что их могло быть и больше, тогда как миссис Уол чувствовала одно: ей, кровной сестре, досталось так мало, а кому-то предстоит получить так много! Почти все присутствующие уже не сомневались, что «много» достанется Фреду Винси, но сами Винси удивились, когда ему было отказано десять тысяч фунтов, размещенных так-то и так-то. Ну, а земля?.. Фред кусал губы, с трудом сдерживая улыбку. А миссис Винси чувствовала себя на седьмом небе: мысль о том, что завещатель мог изменить свою волю, утонула в розовом сиянии.

Кроме земли, оставались еще деньги и другое имущество, но все это целиком было завещано одному человеку, и человеком этим оказался… О, неисчислимые возможности! О, расчеты, опиравшиеся на «благоволение» скрытного старика! О, бесконечные восклицания, которым все же не под силу передать всю степень человеческого безумия!.. Человеком этим оказался Джошуа Ригг, назначавшийся также единственным душеприказчиком и принимавший отныне фамилию Фезерстоун.

По комнате, словно судорожная дрожь, пробежал шорох. Все вновь уставились на мистера Ригга, который как будто совершенно не был удивлен.

— Поистине странные завещательные распоряжения! — воскликнул мистер Трамбул, против обыкновения предпочитая, чтобы его сочли неосведомленным. — Однако есть второе завещание, отменяющее первое. Пока еще мы не знаем последней воли покойного.

Но то, что им предстояло услышать, подумала Мэри Гарт, вовсе не было последней волей старика. Второе завещание отменяло все распоряжения первого за исключением тех, которые касались мелких сумм, оставленных упомянутым выше лицам низших сословий (кое-какие изменения тут перечислялись в добавлении), а также статей, по которым вся земля в пределах Лоуикского прихода со всем движимым и недвижимым имуществом отходила Джошуа Риггу. Прочее имущество завещалось на постройку и содержание богадельни для стариков, которую надлежало назвать Фезерстоуновской богадельней и воздвигнуть на участке земли неподалеку от Мидлмарча, приобретенном для этой цели завещателем, «дабы (как говорилось в документе) угодить Всевышнему Богу». Никто из присутствующих не получил ни фартинга, хотя мистеру Трамбулу была-таки отказана трость с золотым набалдашником. Прошло несколько мгновений, прежде чем общество вновь обрело дар речи. Мэри не решалась поглядеть на Фреда.

Первым заговорил мистер Винси — после энергичной понюшки, — и заговорил он громким негодующим голосом:

— О таком вздорном завещании мне еще слышать не приходилось! Мне кажется, он составил его в помрачении ума. Мне кажется, это последнее завещание недействительно, — закончил мистер Винси, чувствуя, что ставит все на свои места. — Как по-вашему, Стэндиш?

— По моему мнению, наш покойный друг всегда отдавал себе отчет в своих действиях, — сказал мистер Стэндиш. — Все формальности соблюдены. К завещанию приложено письмо Клемменса. Весьма уважаемого нотариуса в Брассинге.

— Я ни разу не замечал никакого расстройства рассудка, никакого ослабления умственных способностей у покойного мистера Фезерстоуна, объявил Бортроп Трамбул, — но завещание это я назвал бы эксцентричным. Я всегда с охотой оказывал услуги старичку, и он ясно давал понять, что считает себя обязанным мне и выразит это в завещании. Трость с золотым набалдашником — это насмешка, если видеть в ней выражение признательности, но, к счастью, я стою выше корыстных соображений.

— На мой взгляд, ничего удивительного в этом завещании нет, — заметил Кэлеб Гарт. — Куда удивительнее было бы, если бы оно оказалось таким, какого можно ожидать от прямодушного и справедливого человека. Но я вообще против завещаний.

— Странные слова в устах христианина, черт побери! — сказал нотариус. Какими же доводами можете вы их подкрепить, Гарт?

— Да что здесь говорить… — пробормотал Кэлеб, аккуратно складывая кончики пальцев и наклоняясь вперед, чтобы удобнее было рассматривать пол. Ему всегда казалось, что объяснения — самая трудная сторона «дела».

Тут раздался голос мистера Ионы Фезерстоуна:

— Он всегда был на редкость лицемерен, мой братец Питер. Но уж тут он показал себя во всей красе. Знай я, так меня бы и силком из Брассинга не вытащили. Завтра же надену белую шляпу и коричневый сюртук.

— Ох-хо-хо! — всхлипнула миссис Крэнч. — А мы так на дорогу потратились, и мой бедный сынок столько времени просидел сложа руки. В первый раз слышу, чтобы братец Питер думал о том, как бы угодить богу. Но пусть у меня язык отнимется, а все-таки это жестоко… По-другому и не скажешь.

— Это ему отзовется там, где он теперь, вот что я думаю, — сказал Соломон с горечью, которая была поразительно искренней, хотя его голос сохранял обычную вкрадчивость. — Питер вел дурную жизнь, и богадельнями ее не прикрыть, после того как у него хватило бесстыдства напоследок выставить ее всем напоказ.

— И все-то это время у него была собственная кровная родня, братья, сестры, племянники и племянницы. И он с ними рядом в церкви сидел, когда выбирал время сходить в церковь, — заявила миссис Уол. — И мог собственность свою им завещать, как у хороших людей водится, тем, кто мотать не привык и во всем себя соблюдает; да и сами не нищие и каждый пенни сохранили бы и приумножили. И я-то, я-то… подумать только, сколько раз я сюда приезжала по-сестрински, а он уже тогда замыслил такое, что и подумать страшно. Но если всемогущий допустил это, так для того только, чтобы покарать его. Братец Соломон, я бы поехала, если вы меня подвезете.