Джордж Элиот - Мидлмарч

На следующее утро мистер Кейсобон без ведома Доротеи отправил следующее письмо, начинающееся с обращения «Дорогой мистер Ладислав» (прежде он всегда называл его Уиллом):

«Миссис Кейсобон поставила меня в известность о том, что вам предложено место, каковое вы, по-видимому, намерены принять и остаться здесь в таком качестве, которое, как у меня есть все основания утверждать, затрагивает мое собственное положение таким образом, что с моей стороны не только естественно и позволительно, если рассматривать последствия в свете вполне законного чувства, но и совершенно необходимо, если взглянуть на них в свете моих обязанностей, прямо и сразу указать, что принятие вами вышеупомянутого предложения будет для меня весьма оскорбительным. Полагаю, я обладаю тут определенным правом вето, как не стал бы отрицать ни один разумный человек, осведомленный об отношениях между нами — отношениях, которые, хотя из-за ваших недавних действий и отошли в область прошлого, однако этого прошлого тем самым не аннулировали. У меня нет желания ставить под сомнение чью-либо способность суждения. Мне достаточно напомнить вам о существовании определенных общественных норм и приличий, каковые должны бы воспрепятствовать моему не такому уж дальнему родственнику более или менее заметно фигурировать здесь, заняв положение не только много ниже моего собственного, ко и связанное в лучшем случае с невежественными претензиями литературных и политических авантюристов. Во всяком случае, иной исход неминуемо закроет перед вами двери моего дома. Искренне ваш

Эдвард Кейсобон».

Тем временем Доротея в полном неведении готовила новый повод для ожесточения своего мужа, сначала сочувственно, а потом и с волнением размышляя о том, что рассказал ей Уилл про своих родителей и деда с бабкой. Свободные часы она обычно проводила в зелено-голубом будуаре и не только свыклась с его старомодной блеклостью, но и полюбила ее. Внешне там все оставалось прежним, но, по мере того как лето мало-помалу воцарялось на лугах за вязовой аллеей, безликая комната одевалась отблесками внутренней жизни и словно наполнялась роем добрых (или злых) ангелов невидимыми, но деятельными образами наших духовных побед или наших духовных падений. Доротея так привыкла в минуты душевных борений и обретения новой решимости смотреть в даль аллеи на закатное небо в рамке темных деревьев, что вид этот исполнился особого смысла. Даже выцветший олень, казалось, глядел на нее понимающими глазами и безмолвно говорил: «Да, мы знаем». И люди на изящных миниатюрах как будто не скорбели о своем земном жребии, а с сочувственным интересом внимали ей. Даже таинственная «тетка Джулия», о которой мистер Кейсобон, когда Доротея пыталась его расспрашивать, отвечал коротко и неохотно.

Теперь же, после разговора с Уиллом, вокруг тетки Джулии, которая была бабушкой Уилла, витало много новых образов, и прелестный портрет, так напоминавший знакомое живое лицо, помогал Доротее разбираться в ее чувствах. Как жестоко и несправедливо лишить девушку семьи и наследства только за то, что она отдала сердце бедняку! Доротея, совсем еще крошкой смущавшая старших вопросами о самых неожиданных вещах, составила собственное мнение об исторических и политических причинах, объяснявших, почему старшие сыновья обладают особыми правами и зачем нужны майораты. Причины эти внушали ей почтение, и она полагала, что, возможно, не постигает всей их важности, но здесь ведь речь шла только о семейных узах. Здесь речь шла о дочери, чей сын — даже с точки зрения богатых бакалейщиков и всех прочих, кто рабски копирует аристократические институты, хотя их «родовые земли» включают только палисадник да задний двор, — обладал преимущественным правом. Что должно определять право на наследство — личные чувства или долг? Для Доротеи тут не могло быть никаких сомнений. Долг! Исполнение обязательств, которые мы сами на себя налагаем, когда вступаем в брак и даем жизнь детям.

Мистер Кейсобон действительно в долгу у Ладиславов, сказала она себе, и обязан вернуть то, что у них несправедливо отняли. Тут ее мысли обратились к завещанию мужа, которое было составлено перед свадьбой и назначало ее единственной наследницей с определенными оговорками на случай, если у них будут дети. Завещание надо безотлагательно изменить! Предложенное Уиллу Ладиславу место как раз дает возможность устроить все по-иному и справедливо. Ее муж, конечно, согласится: порукой тому все его прежние поступки. Он примет более честную точку зрения, если на нее укажет она та, кому должно отойти это неправедно завещанное состояние. Его щепетильность превозмогала и вновь превозможет всякую антипатию. Мистер Кейсобон, кажется, не одобрил плана дяди, но тем удобнее именно сейчас все переменить — вместо того чтобы начинать жизнь бедняком и хвататься за первое предложенное ему место, Уилл начнет жизнь, располагая законным доходом, который будет выплачивать ему ее муж, немедленно изменив завещание так, чтобы Уилл продолжал получать этот доход и после его смерти. Доротее казалось, что на нее хлынул поток солнечного света и рассеял туман глупой сосредоточенности на самой себе, которая оставляла ее равнодушной и нелюбопытной к отношениям между ее мужем и другими людьми. Уилл Ладислав, отказавшись от дальнейшей помощи мистера Кейсобона, поступил неверно, а мистер Кейсобон не вполне отдавал себе отчет в лежащих на нем обязанностях.

— Но он все поймет! — воскликнула Доротея. — В том то и заключается великая сила его характера. Да и на что нам деньги? Мы не тратим и половины нашего дохода. А мои деньги не приносят мне ничего, кроме угрызений совести.

Разделение предназначенного ей состояния, которое она всегда считала чрезмерным, показалось Доротее удивительно заманчивым. Видите ли, она была слепа к тому, что другим представлялось очевидным, и часто не замечала, где она и что у нее под ногами, о чем ей в свое время сказала Селия. Однако ее слепота ко всему, кроме собственных чистых намерений, помогала ей благополучно проходить мимо пропастей, когда зрячий мог бы стать жертвой губительного страха.

Мысли, ставшие столь ясными в уединении будуара, продолжали занимать Доротею весь день — тот день, когда мистер Кейсобон отправил письмо Уиллу. Ей не терпелось открыть мужу свое сердце, но с разговорами, которые могли отвлечь его от занятий, не следовало торопиться, а к тому же со времени его болезни она страшилась взволновать его. Однако когда юная душа жаждет благородного деяния, оно словно обретает самостоятельное существование и легко преодолевает любые мысленные препятствия. День прошел уныло — что не было необычным, хотя мистер Кейсобон был, пожалуй, необычно молчалив. Но оставались еще ночные часы, пожалуй, даже более подходящие для разговора, так как Доротея, едва она замечала, что мужа томит бессонница, обыкновенно вставала, зажигала свечу и читала ему, пока он не засыпал. А в эту ночь, взволнованная принятым решением, она вовсе не смыкала глаз. Мистер Кейсобон, как обычно, проспал два-три часа, но Доротея тихонько поднялась и около часа сидела в темноте, пока он, наконец, не сказал: