Джордж Элиот - Мидлмарч

— Великий боже! Что вы имеете в виду? — сказал Уилл, у которого багровой краской запылали щеки и уши и судорожно исказилось лицо. Перестаньте шутить. Объясните, что вы имеете в виду?

— Как, вы в самом деле ничего не знаете? — спросила Розамонда, весьма обрадовавшись возможности пересказать все по порядку и произвести как можно большее впечатление.

— Нет! — нетерпеливо отозвался он.

— Вы не знаете, что мистер Кейсобон так распорядился в завещании, что миссис Кейсобон лишится всего, если выйдет за вас замуж?

— Откуда вам это известно? — взволнованно спросил Уилл.

— Мой брат Фред слышал об этом у Фербратеров.

Уилл вскочил и схватил шляпу.

— Не сомневаюсь, что миссис Кейсобон предпочтет вас поместью, — лукаво произнесла Розамонда.

— Бога ради, больше ни слова об этом, — так хрипло и глухо проговорил Уилл, что трудно было узнать его обычно мелодичный голос. — Это гнусное оскорбление для миссис Кейсобон и для меня. — Затем он сел с отсутствующим видом, глядя прямо перед собой и ничего не видя.

— Ну вот, теперь вы на меня же и рассердились, — сказала Розамонда. Как не совестно. Ведь вы от меня все узнали и должны быть мне благодарны.

— Я вам благодарен, — отрывисто отозвался Уилл как человек в гипнотическом сне, отвечающий на вопросы не просыпаясь.

— Надеюсь, мы скоро услышим о свадьбе, — весело прощебетала Розамонда.

— Никогда! О свадьбе вы не услышите никогда!

Выпалив эти слова, он встал, протянул руку Розамонде все с тем же сомнамбулическим видом и ушел.

Оставшись одна, Розамонда встала с кресла, прошла в дальний конец комнаты и прислонилась к шифоньеру, с тоской глядя в окно Она опечалилась и испытывала досаду, предшествующую тривиальной женской ревности, лишенной почвы и оснований — если не считать основанием эгоистические причуды и капризы, — но в то же время способной побудить к поступкам, не только к словам. «Право же, не стоит расстраиваться», — мысленно утешила себя бедняжка, думая о том, что куоллингемская родня ей не пишет, что Тертий, вероятно, придя домой, начнет ей досаждать нотациями о расходах. Тайно она уже ослушалась его и попросила отца о помощи, на что тот решительно ответил: «Того гляди, мне самому понадобится помощь».

Спустя несколько дней — наступил уже конец августа — произошло событие, вызвавшее некоторое волнение в Мидлмарче: всем желающим предоставлялась возможность купить при неоценимом содействии мистера Бортропа Трамбула мебель, книги и картины, каждая из которых, как явствовало из афиш, была непревзойденной в своем роде и принадлежала Эдвину Ларчеру, эсквайру. Имущество мистера Ларчера было пущено с молотка отнюдь не вследствие разорения хозяина; наоборот: благодаря блистательному успеху в делах мистер Ларчер приобрел особняк близ Риверстона, уже обставленный с тонким вкусом прежним владельцем — врачом, снискавшим известность на водах и украсившим столовую такими огромными полотнами с дорогостоящими изображениями нагих тел, что миссис Ларчер было не по себе, пока она с облегчением не обнаружила, что картины писаны на библейские сюжеты. Эта негоция открыла перед посетителями аукциона огромные возможности, о чем их не преминул известить в своих афишах мистер Бортроп Трамбул, большой знаток истории искусств, утверждавший, что среди мебели прихожей продается без назначенной цены — находится резной столик, изготовленный современником Гиббонса. [187] Гиббонс Гринлинг (1648–1720) — английский скульптор и резчик по дереву.

В те времена в Мидлмарче большие аукционы почитались чем-то вроде праздника. Сервировали большой стол, где, как на торжественных похоронах, красовались изысканные закуски и в изобилии имелись напитки. За этим столом посетители аукциона пили много и охотно, после чего столь же охотно набавляли цену на ненужные им вещи. Чудесная августовская погода придавала еще больше привлекательности аукциону, ибо дом мистера Ларчера с примыкавшим к нему садом и конюшней находился на самой окраине города, там, где брала начало живописная «лондонская дорога», та самая, которая вела к новой больнице и уединенной резиденции мистера Булстрода, известной под названием «Шиповник». Иными словами, аукцион был чем-то вроде ярмарки, и располагавшие досугом представители самых разных сословий собирались принять в нем участие; причем некоторые явились просто поторговаться, поднять цену развлечения ради, как на бегах. На второй день, когда распродавалась самая лучшая мебель, на аукцион приехали все, даже мистер Тизигер, священник церкви святого Петра, заглянул ненадолго с целью купить пресловутый резной столик и оказался в обществе мистера Бэмбриджа и мистера Хоррока. Цветник мидлмарчских дам расположился в столовой вокруг большого обеденного стола, перед которым восседал за конторкой мистер Бортроп Трамбул, вооруженный молотком. Более отдаленные ряды, главным образом пестрящие мужскими лицами, являли собой изменчивое зрелище, ибо покупатели постоянно входили и выходили то в прихожую, то на лужайку, куда вела из столовой большая стеклянная дверь.

В число «всех» не попал только мистер Булстрод, по слабости здоровья не переносивший толкотню и сквозняки. Но миссис Булстрод очень желала приобрести картину «Вечеря в Еммаусе», приписываемую каталогом Гвидо, [188] Согласно одной из евангельских легенд, воскресший Христос явился своим ученикам на вечере (ужине) в селении Еммаус. Гвидо — это имя носил ряд художников итальянского Возрождения; возможно, подразумевается Гвидо Рени (1575–1642). поэтому мистер Булстрод зашел накануне в редакцию «Пионера», одним из владельцев которого теперь являлся, и попросил мистера Ладислава оказать ему огромную услугу, а именно, пользуясь своими незаурядными познаниями в живописи, помочь миссис Булстрод советом и оценить упомянутое полотно. «Если только, — добавил деликатный банкир, — посещение аукциона не помешает вашим приготовлениям к отъезду, как я знаю, очень близкому».

Это добавление Уилл мог счесть насмешкой, если бы подобные насмешки его сейчас задевали. Оно было вызвано тем обстоятельством, что вот уже несколько месяцев между владельцами газеты и Уиллом, рано или поздно собиравшимся покинуть Мидлмарч, существовала договоренность, согласно которой он мог в любой угодный ему день передать руководство газетой своему помощнику, специально им подготовленному. Но неопределенные честолюбивые мечты не часто побуждают человека расстаться с необременительным, привычным и приятным делом; к тому же всем известно, как непросто выполнить решение, если в глубине души мечтаешь от него уклониться. При таком настроении даже скептики склонны поверить в чудо: немыслимо представить себе, каким образом может осуществиться наше желание, и все же… случаются же иногда удивительнейшие вещи! Уилл не признался себе в собственной слабости, но медлил с отъездом. Что толку ехать в Лондон летом? Его однокашников сейчас нет в столице, что до политических статей, он еще несколько недель может их писать для «Пионера». Впрочем, в ту минуту, когда к нему обратился мистер Булстрод, в душе Уилла, с одной стороны, назрела решимость уехать, с другой — не менее сильная решимость не уезжать, не повидавши еще раз Доротею. Посему он ответил, что у него есть причины несколько отсрочить отъезд и он с радостью побывает на аукционе.