Рэй Брэдбери - Сверчок на печи

— Уж лучше молчи! Я не хочу ругаться из-за пустяков. Ты сама знаешь, норковые шубы нам не по карману. Не можешь сказать ничего умного, так не говори совсем!

До нее наконец дошло. Она улыбнулась и подмигнула в свою очередь.

— А что же я, по-твоему, должна носить? — взвизгнула она.

— Заткнись! — рявкнул он в ответ.

— Ты никогда мне ничего не покупаешь! — завопила она.

— Чушь, чушь и еще раз чушь! — заорал он.

Они настороженно прислушались. Казалось, эхо их воплей вернуло все к норме. Кофейник булькал не так громко, ножи стучали о тарелки помягче.

— Хватит, — подытожил он. — Сделай одолжение, помолчи хотя бы один вечер.

Она фыркнула в ответ.

— Плесни мне кофейку! — попросил он.

К половине девятого тишина вновь стала нестерпимой. Они сидели в гостиной. Она пыталась читать только что взятую в библиотеке книгу, он готовил к воскресной рыбалке искусственных мушек. Иногда они, переглянувшись, открывали было рот, но тут же закрывали его, озираясь, будто заметили тещу.

Без пяти девять он неожиданно произнес:

— Может, куда-нибудь сходим?

— А не поздно?

— Не так уж поздно.

— Смотри, если только ты не устал. Что до меня, то я весь день занималась уборкой и развеялась бы с превеликим удовольствием…

— Так идем же!

— Честно говоря, я думала, что ты на меня сердишься…

— Тебе придется смириться с тем, что норковой шубы у тебя пока не будет. Надевай пальто.

— Хорошо.

Через пару минут они уже вышли из дома и, усевшись в машину, обернулись на свой залитый светом фонарей дом.

— Прощай, домик! — усмехнулся он и, повернувшись к жене, предложил: — Давай уедем насовсем!

— На это мы не отважимся.

— Давай тогда переночуем в одном из тех мотелей, которые губят напрочь репутацию, — предложил он.

— Брось. Надо поворачивать назад. Если мы где-нибудь заночуем, они заподозрят неладное.

— Да пропади они пропадом! Я чувствую себя последним идиотом в собственном доме. А всё они и этот их сверчок!

— Жучок.

— Все равно сверчок. Помню, когда я был совсем еще мальчишкой, в нашем доме поселился сверчок. Днем он молчал, а ближе к вечеру начинал пронзительно стрекотать. Найти его мы так и не смогли. Скоре всего, он жил где-то в щели между половицами или за печкой. Первые ночи мы не могли заснуть, потом как-то привыкли. Он прожил у нас не меньше полугода. Однажды вечером мы уже собирались укладываться, когда кто-то спросил: «Что это за шум?» И все прислушались. «Я знаю, что это такое, — сказал отец. — Это тишина. Наш сверчок куда-то ушел». То ли ушел, то ли умер. И от этого нового звука в нашем доме стало грустно и одиноко.

Они ехали по ночному шоссе.

— И все-таки нужно что-то решать — сказала она.

— Давай снимем другое жилье.

— Нет, это не вариант.

— Тогда давай съездим на выходные в Энсенаду. Столько лет собирались, пусть из худа будет хоть какое-то добро.

— А вернувшись, столкнемся с той же проблемой. Нет, единственное решение — это вести точно такую жизнь, как за час до знакомства с этим микрофоном.

— Я уже успел забыть нашу прежнюю жизнь. Все было так привычно, так приятно, а подробностей не помню. Мы с тобой женаты вот уже десять лет. И все вечера похожи один на другой, все приятные, конечно. Я возвращаюсь домой с работы, мы обедаем, читаем или слушаем радио, не телевизор, конечно, и ложимся спать.

— Звучит довольно беспросветно.

— Ты это так и воспринимала? — спросил он вдруг.

Она взяла его за руку.

— Нет-нет. Только надо бы иногда выбираться куда-нибудь.

— Потом мы обязательно придумаем что-нибудь. А план на сейчас — возвращаемся в дом и разговариваем решительно обо всем. О политике, об обществе, о морали. Скрывать нам нечего. В детстве и я и ты были скаутами, и то, что мы собираемся делать, ничуть не больший вызов обществу. Нечего держать язык за зубами. А вот уже и кинотеатр.

Они вернулись около полуночи и немного посидели в машине, глядя на ожидающие их пустые подмостки.

— Ну что ж, — сказал он. — Пойдем поздороваемся со сверчком.

Они поставили машину в гараж и рука об руку обошли вокруг дома, направляясь к парадной двери. Дом встретил их напряженным молчанием. Им казалось, что на них, затаив дыхание, смотрит тысячная аудитория.

— Вот мы и дома! — громко воскликнул муж.

— Да, чудесный был фильм! — сказала жена.

Фильм, увиденный ими в этот вечер, являл собою на редкость жалкое зрелище.

— Больше всего мне понравилась музыка!

Музыка была банальная и подражательная.

— А как бесподобно танцевала эта девушка!

Оба улыбнулись. Речь шла о тринадцатилетнем косолапом существе с невероятно низким уровнем интеллекта.

— Дорогая! — воскликнул он. — Давай смотаемся на выходные в Сан-Диего!

— Ты это серьезно? Неужели из-за этого ты не поедешь со своими дружками на рыбалку?

— На этот раз обойдусь без рыбалки с дружками. Я люблю только тебя! — сказал он и горестно подумал: «Мы ведем себя как Галлахер и Шин, [1] Эд Галлахер ( Эдвард Галлахер , 1863?-1929) и Эл Шин (Альберт Шин, 1868–1949), — знаменитый водевильный дуэт, выступали на Бродвее в 1910–1914 и 1920–1925 гг. согревая холодный дом».

Они суетливо наводили порядок в доме, чистили пепельницы, открывали шкафы, хлопая дверцами, готовили постель. Он распевал, фальшивя, бодрым баритоном куплеты из скверного мюзикла, который они когда-то слушали, она подпевала.

В постели она прижалась к нему, и они поцеловались. Потом еще и еще. Их поцелуи становились все более страстными. Его рука заскользила по ее спине. И вдруг он почувствовал, как она напряглась. Господи, подумал он, а сейчас-то что не так? Она прижалась ртом к его уху.

— А что, если, — прошептала она, — а что, если сверчок у нас в кровати?

— Они не посмеют! — воскликнул он.

— Тс-с-с!

— Они не посмеют! — сердито повторил он шепотом. — Все это просто нервы!

Она стала отодвигаться. Он попытался удержать ее, но она решительно отодвинулась и повернулась к нему спиной.

— Это было бы как раз в их стиле, — услышал он ее шепот. Волна отхлынула, оставив его на белом холодном берегу.

«Ну, сверчок, — подумал он, — этого я тебе не прощу никогда!»

На следующий день, во вторник, он отправился в студию, напряженно работал, вернулся, нигде не задерживаясь, и широко распахнул дверь с бодрым «Привет, моя дорогая!»

Когда жена вышла, он крепко поцеловал ее, похлопал пониже спины, пробежал рукой вверх-вниз по спине, поцеловал еще раз и вручил ей огромный букет розовых гвоздик.

— Это мне? — ахнула она.

— Тебе!

— Сегодня у нас какой-то юбилей?

— Вовсе нет. Просто купил их, и все.

— Как я рада! — К глазам ее подступили слезы. — Я даже не помню, когда ты дарил мне цветы…

— Неужели это правда? Да, наверное.