Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 2

Что же касается до моего желания заполучить поместье, то я никогда не думал ни о чем, помимо тяжких обязанностей, которые наложит на меня владение столь обширными землями, — и возможностей делать добро. Я вспомнил, что рассказывали мне Сьюки и мистер Эдваусон об управлении — плохом управлении — хафемским имением и о злоупотреблениях и расточительности, с ним сопряженных: о сносе домов и выселении людей, о смертоносных пружинных ружьях в охотничьих заповедниках, об осыпающихся стенах и затопленных, плохо осушаемых лугах. И однако все могло бы быть совсем иначе: я подумал о прекрасном парке с огромным домом, о деревнях Хафем, Момпессон-Сент-Люси, Стоук-Момпессон и главным образом Мелторп, о тысячах акров плодородных земель, о лесах, реках и общинных пастбищах, окружающих поместье. Момпессоны не заботились ни о земле, ни о проживающих на ней людях — лишь норовили выжать из них побольше, нимало не думая о будущем. Я бы управлял поместьем совсем по-другому! Я бы уволил Ассиндера, алчного и недобросовестного управляющего, вместе с жестокими егерями, и взял бы ведение хозяйства в собственные руки.

Сидя в темном холодном подвале и слыша шорох тараканов на полу да громкий храп пьяного сторожа в кухне, я составлял планы перестройки деревенских домов, осушения земли, возведения стен, честного обращения с арендаторами, строительства школ для бедноты, выдачи пособий старикам и так далее. Потом огонь наконец угас, и я вернулся к своей жесткой скамье в столовой для прислуги.

Прежде чем погрузиться в сон, я подумал о том, что не я один вправе решать, как поступить. Если Генриетта все же предпочтет вступить в чудовищный брак противно своей воле, нежели воспользоваться возможностью обрести независимость и выйти замуж по собственному выбору, значит, мне придется учитывать это обстоятельство.

Всю ту неделю волнение в доме не улегалось, и каждый день походил на воскресный. Слуги пили чуть не с утра до вечера, словно, боясь увольнения, хотели насладиться в полное свое удовольствие, покуда есть такая возможность. Однако, поскольку дом осаждали торговцы с неоплаченными счетами, продукты поступали в очень ограниченном количестве, а запасы провизии в кладовых и подвалах быстро таяли. Похороны сэра Персевала состоялись в четверг (хотя я, разумеется, ничего не видел) и послужили очередным поводом для вакханалии.

Я с нетерпением ждал случая склонить Генриетту на свою сторону, ибо все время — таская уголь, чистя обувь в темной душной каморке и возясь с кастрюлями в судомойне, — я задавался вопросом, зачем я все это делаю, если не для того, чтобы отнять у Момпессонов имущество и хотя бы отчасти оправдать страшную дань, заплаченную моим дедом, матерью и Питером Клоудиром. Однако из-за перемен в обычном распорядке дня я не нашел возможности встретиться с Генриеттой и мисс Лидией в следующее воскресенье. В тот же вечер меня постигло еще одно разочарование, ибо хотя прождал Джоуи за конюшнями целых два часа, он снова не появился. Таким образом, я не виделся с ним уже несколько недель и теперь начинал потихоньку возмущаться его пренебрежением. Или даже он вообще бросил меня?

Только на третью неделю после описанного выше события — в первое воскресенье февраля — мне удалось снова прийти в комнату мисс Лидии. (Джоуи так и не появился ни в одно из минувших воскресений.) Я застал старую леди одну, и она объяснила, что Генриетта недавно отправилась к своей тете, изъявившей желание побеседовать с ней, и присоединится к нам позже.

— Но я рада, что нам представилась возможность поговорить наедине, — сказала она. — Ну? Так что ты решил насчет завещания?

— Я хочу довести дело до конца, но боюсь, не смогу пойти наперекор воле Генриетты.

— Ты должен! — воскликнула она с горячностью, приведшей меня в замешательство. — Я знаю, что они сотворят с ней! Она недостаточно сильна, чтобы сопротивляться.

Я внимательно всмотрелся в лицо мисс Лидии и, мне показалось, понял, что она имеет в виду.

— Хорошо, — сказал я. — Если только Генриетта не запретит мне категорически.

Старая леди явно была разочарована, услышав о таком условии.

— Но ты ее не знаешь! — вскричала она. — Она непременно запретит! Частью своей души она почти жаждет страданий и боли. Помнишь, я говорила, что в детстве она часто пыталась себя поранить? Ты должен выполнить задуманное, что бы Генриетта ни говорила и какое бы обещание ни взяла с тебя.

Я кивнул и уже собрался ответить, когда вдруг дверь открылась и в комнату вошла Генриетта. Мы с мисс Лидией виновато вздрогнули.

— Я запру дверь на замок, — сказала старая леди, — чтобы никто из слуг — или этот мерзкий гувернер — не помешал нам.

— Ты была права, бабушка, — начала Генриетта, усевшись. — Тетя Изабелла и Дейвид вызвали меня, чтобы сообщить о своем желании выдать меня замуж за Тома.

— А бедный Персевал еще не остыл в своей могиле! — вскричала мисс Лидия.

— И что вы ответили? — спросил я.

— А как вы думаете? — отозвалась она. — Они сказали, что речь идет не о настоящем браке, но я все равно отказалась даже думать на эту тему.

— В таком случае, — спросил я, — вы снимаете свои возражения против моего намерения вернуть завещание?

— Конечно нет, — ответила Генриетта. — Я в силах противостоять любым их замыслам.

Я взглянул на мисс Лидию и сказал:

— Тогда я не могу продолжать дело.

— О, но ты должен! — страдальческим голосом вскричала старая леди. — Это я во всем виновата. Я не все рассказала тебе, Генриетта. Я поступила эгоистично. И поэтому ты не понимаешь, что произойдет. И что произошло в прошлом.

Мы с Генриеттой изумленно уставились на нее.

Она продолжала:

— Я говорила вам, что мой дед, Джеффри Хаффам, поссорился почти со всеми своими родственниками, но не объяснила почему. — Она немного помолчала, словно собираясь с силами. — Все началось, когда мой отец попросил у Джеффри Хаффама руки его старшей дочери, Элис, и получил отказ на том основании, что она еще слишком молода. Это произошло много, много лет назад. Век без малого. Мой отец посчитал, что ему отказали, поскольку он недостаточно знатного происхождения, — точно так же, как в свое время отказали его отцу, когда он сделал предложение сестре Джеффри. И он был глубоко оскорблен вторым отказом, полученным его семейством, которое теперь обладало состоянием и титулом и, как он полагал, по меньшей мере не уступало по положению Хаффамам, которые, несмотря на древность своего рода и обширность земельных владений, не имели титула и погрязли в долгах.

— Я знаю эту историю, — сказал я. — Мистер Эскрит мне рассказывал. Я еще тогда удивился, почему Джеффри Хаффам внезапно передумал. Мне казалось, он не такой человек, чтобы сначала отказать жениху, а потом, почти сразу, дать благословение на брак и пообещать сделать ребенка, в нем родившегося, своим наследником.