Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 2

Все сводилось к оспариваемому праву собственности. Многие несообразности в рассказе матушки проистекали отсюда. Почему мой дедушка внезапно решил не предъявлять кодицилл в суд, хотя положил столько долгих трудов на его розыски и погряз по уши в долгах перед человеком, которому не доверял, лишь бы его приобрести? Загадок оставалось множество. Если мой отец душевно здоров и на нем лежит вина, то почему же он признался матери, что возвращался в дом, оставив ее на постоялом дворе? Что там произошло, когда он появился вновь? Действительно ли он был удивлен при виде окровавленных банкнот, распечатав пакет в гостинице в Хартфорде? Тут я вдруг вспомнил письмо дедушки и содрогнулся, поскольку знал теперь, что за пятно имелось на нем, которое так занимало меня ребенком, и когда я по-детски воображал, будто это кровь. Теперь, по размышлении, я пришел к выводу, что, вероятно, слишком поторопился отложить это письмо, когда попытался прочесть его спустя несколько дней после смерти матушки.

Мне вспомнилось, что в письме говорилось о некоем «завещании», упоминание о котором я посчитал плодом фантазии Джона Хаффама, помешанного на имении Хафем. И все же такой документ, не исключено, существовал. Только этим можно было объяснить кое-какие странности его поведения. И, наверное, именно потому он так внезапно и непонятным образом потерял интерес к кодициллу. Документ, которым он завладел или надеялся завладеть, делал кодицилл излишним! При таком раскладе документ не мог быть не чем иным, как только позднейшим завещанием самого Джеффри! Если так, то оно, по-видимому, отменяло первоначальное волеизъявление! Я вспомнил, что говорили мне мистер Пентекост и мистер Силверлайт: закона об исковой давности применительно к завещаниям не существует. И потому условия такого завещания будут иметь абсолютную силу закона! (Или, скорее, силу Справедливости.) Что это были за условия? Я поспешно ринулся в полутьме к тайнику, где спрятал письмо, и вытащил его оттуда. Из письма что-то выпало. Это была карта — вернее, ее части, — захваченная мной из Мелторпа и доверенная позднее матушке. Меня вдруг осенила мысль: а не найду ли я на ней дом моего деда?

Я придвинул свечу поближе и разгладил помятые листы. Дом, как мне было известно, находился на Чаринг-Кросс, фасадом был обращен на Нортумберленд-Гарденз и стоял в глубине двора, куда вел узкий проход. По карте делалось ясно, что дом мог располагаться либо на Нортумберленд-Корт к востоку от особняка, либо в одном из дворов к западу: Тринити-Плейс, безымянном или же в Крейгз-Корт. Безымянный казался более вероятным.

Затем я обратился к письму дедушки. Развернул его и взялся было читать, но заслышал с недостроенной улицы шорох гравия под колесами повозки. Я торопливо сунул письмо и карту обратно в тетрадку и, выскочив из-под одеяла на резкий холод, запихал ее в карман своей куртки, лежавшей на полу. Потом потушил свечу и отодвинул кусок доски, прикрывавшей окно, чтобы выглянуть наружу. Барни с компанией высаживался из пары наемных экипажей, возчиков которых они каким-то образом уговорили двинуться в эти края ночью.

Заслышав, как открывается входная дверь, я шмыгнул на верхнюю лестничную площадку: шумная толпа со смехом и возгласами громче, чем обычно, ввалилась в дом и направилась в гостиную.

Я прокрался вниз по лестнице в комнатку над гостиной, откуда, из-за отсутствия потолочного покрытия, мог слышать все так, словно находился там сам, хотя видеть удавалось немногое.

— А ты, Барни, молодцом, — донесся голос Салли. — В непонятках, как это ты изловчился. Выдал, будто в театре.

Раздались одобрительные смешки.

— А ведь повезло нам, верно? — заметил Барни, усаживаясь на диван так, что мне стала видна его макушка. — Утерли мы им нос на славу!

— Скоро они назад? — спросила Мег.

— Джек сказал, часа через два, — отозвался Барни.

— А Сэм мне сказал, он думает, подольше, — возразила Салли.

— Ну, так разве мы им не обрадуемся? Вот и все, — воскликнула Мег.

Все дружно ее поддержали.

— Давай, бога ради, — заговорил Билл, — расскажи Бобу и мне, как что было.

— Мальчишка тихо себя вел? — задал вопрос Барни.

— Даже не шелохнулся, — подтвердил Боб.

— Он нам и не нужен был вовсе, — пояснил Барни. — Джоуи взялся и сделал, что требовалось.

Я подался вперед — разглядеть, кого он имел в виду, но мне это не удалось.

— Но сперва, — продолжил Барни, — надо мне кое-что сделать, пока не забыл.

Я перегнулся еще дальше в надежде увидеть, что именно он собирается делать, однако риск свалиться между балками вниз был слишком велик. Когда разговор возобновился, я с ужасом сообразил, что Барни вышел из комнаты. Я со всей осторожностью поспешил обратно на лестничную площадку: Барни тяжело поднимался по ступеням с нижнего этажа — на мое счастье, медленно и с трудом, спотыкаясь в полутьме, так как был слегка навеселе. Я опрометью взбежал на следующий пролет и сумел раньше его ворваться к себе в комнату незамеченным. Поспешно забрался в постель, натянул на себя одеяло и закрыл глаза. Минуты не прошло, как грузные шаги со скрипевшей лестницы переместились в комнату, приблизились и затихли рядом со мной.

В закрытые веки ударил луч фонаря. Барни шагнул вплотную к постели и, похоже, наклонился надо мной: я ощутил запах джина и табака и слышал его тяжелое дыхание. Притворяясь спящим, я гадал, не зажмурился ли слишком сильно и не покажется ли ему подозрительным, если меня не разбудит свет фонаря, — или же он в таком подпитии, что не понимает, какой производит шум.

Я уже собирался открыть глаза, когда Барни отодвинулся от меня и с грохотом начал шарить по комнате. Поначалу я опасался на него глянуть — а вдруг он за мной следит, но потом осторожно разлепил веки, однако самую чуточку, лишь бы он не заметил, что в глазах у меня отражается свет фонаря. Барни стоял прямо передо мной — правда, наклонив голову и пристально изучая мою одежду, подобранную им с пола.

Теперь я смотрел на него в упор: низкий лоб, глаза навыкате, крупный нос и выступавшая вперед челюсть — словно с лица его сорвали покров, чтобы я впервые смог как следует его разглядеть. Я словно унесся в прошлое — и вновь стал ребенком, который, как и сейчас, притворялся спящим, однако лежал в своей кроватке в доме матушки и, внезапно очнувшись от кошмара, увидел, что творится нечто необычное: лицо, на которое я сейчас смотрел, было лицом того самого взломщика, глядевшего на меня из окна в Мелторпе!

Зажмурившись, я замер в постели, но сердце мое колотилось так громко, что я не сомневался: Барни услышит его стук. Охваченный ужасом, я не в силах был поверить, что это странное сходство — всего лишь простое совпадение, а вообразил, будто стоявший рядом со мной человек — орудие неумолимой и сложной машинерии, призванной меня уничтожить, от которой спасения мне нет и которая несет мне гибель, как принесла она гибель моему дедушке и моим родителям.