Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 2

И вот, изнуренный непосильным трудом, вечно голодный, с крепнущей уверенностью в неосуществимости своего замысла, я постепенно начал впадать в уныние. Как глупо с моей стороны было полагать, что мне представится случай выкрасть завещание! Среди слуг я занимал самое низшее положение, вместе с младшими служанками, помощниками конюхов и точильщиком ножей, и жизнь семейства Момпессонов — с приемами посетителей, зваными обедами, поездками мистера Дейвида в Хафем на охоту и так далее — протекала бесконечно далеко от меня. Я ощущал себя неким жалким полипом, прилипшим к скале в морских глубинах, не возмущаемых при прохождении кораблей по поверхности высоко надо мной. О приездах и отъездах членов семейства и гостей я мог судить лишь по большему или меньшему количеству обуви, которую чистил, ведер угля для растопки каминов, которые таскал из подвала, и ножей, которые точил. Моя отдаленность от хозяев, хотя порой и расстраивавшая меня, в других отношениях играла мне на руку, ибо я опасался (вероятно, безосновательно, если учесть, сколько лет миновало), что меня могут узнать. Однажды, собирая обувь рано утром, я увидел даму, вышедшую из апартаментов, в которых обретались, насколько я успел понять, господин с госпожой, и признал в ней леди Момпессон. Как-то поздно вечером, совершая традиционный обход дома под предводительством мистера Такаберри, мы застали в библиотеке сэра Персевала и почтительно попятились, едва приоткрыв дверь. Он вышел, добродушно заметив дворецкому, что совсем потерял счет времени, и удалился, даже не взглянув на меня.

И казалось, работы с каждым днем становилось все больше, ибо моя первоначальная усталость не проходила по мере привыкания к тяжелому труду, но возрастала по мере того, как он изнурял меня все сильнее. Я и начинал-то службу не в лучшем состоянии здоровья, и теперь меня неотступно преследовал страх, что я заболею и слягу.

В первое воскресенье, когда мы с Джоуи должны были встретиться вечером, я обнаружил, что распорядок выходного дня имеет незначительные, но существенные для меня отличия от заведенного по будням. Хотя мне пришлось встать в обычный ранний час, большинство слуг поднялось позже, и почти все в доме происходило с отставанием на час-другой. Так, например, Нелли не разбудила меня около пяти, поскольку по воскресным утрам она отдыхала. Мы с Бесси выполнили всю нашу обычную утреннюю работу, тогда как Боб провалялся в постели допоздна, уверенный, что мистер Такаберри раньше полудня не появится. Остальные старшие слуги позавтракали в восемь вместо семи с небольшим, а господам — тем из них, кто вообще завтракал по воскресеньям, ибо мистер Дейвид редко к ним присоединялся, — отнесли в личные апартаменты подносы с завтраком в половине десятого. В одиннадцать подали экипаж, чтобы отвезти семейство на богослужение в церковь Святого Георгия, находившуюся неподалеку, а большинство старших слуг и несколько младших последовали за ними пешком.

Но если одни по воскресеньям отдыхали, то другим приходилось работать не покладая рук — по крайней мере утром. Вместо скромного ланча в полдень и обеда вечером для господ и старшей прислуги по воскресеньям подавали один праздничный обед как наверху, так и внизу. Семейство обедало в два, а слуги — и старшие и ливрейные — обедали вместе в общей столовой в половине четвертого. Это означало, что, пока большинство челядинцев находится в церкви, кухонные работницы должны трудиться с особым усердием, чтобы успеть приготовить не только обед для господ, зачастую приглашавших гостей, но также обед для слуг, а равно холодный ужин, который потребуют подать вечером.

В час дня семейство возвращалось, и карету ставили в каретный сарай, а лошадей отводили в конюшню отдыхать до завтра. Обычно во второй половине дня господа не выезжали ни на прогулку в Парк, ни к знакомым с визитами, а в исключительных случаях брали наемный экипаж на ближайшей стоянке.

К половине четвертого, когда господа уже отобедали и наверх подали чай, внизу начиналось самое значительное событие недели: воскресный обед. По одним только воскресеньям — да отдельным праздничным дням — все слуги (кроме нас с Бесси и еще нескольких наших собратьев из разряда полипов) обедали вместе, и все они принаряжались по такому поводу. Наши признанные щеголи, лакеи, являлись во всем великолепии своих парадных ливрей; мистер Такаберри и камердинер сэра Персевала выглядели ничуть не хуже в своих выходных сюртуках и жилетах, и даже мистер Фамфред и грумы представали в начищенных до блеска сапогах с отворотами и свежевыстиранных шейных платках. Женщины из старшей прислуги старались превзойти друг друга изяществом своих нарядов, и даже младшие служанки в скромных муслиновых платьях соперничали друг с другом по части бантиков и ленточек.

Церемония имела тщательно разработанный ритуал. Сначала в столовой зале собирались слуги низшего звания и вставали каждый у своего места. Затем Боб отправлялся приглашать к столу старшую прислугу и, воротившись через минуту, с надменным и отчужденным выражением лица распахивал настежь дверь и впускал новоприбывших. Мистер Такаберри читал молитву, после чего старшие слуги рассаживались по местам (служившим постоянным предметом мелких ссор и перебранок), в строгом соответствии со своим званием и положением. Дворецкий восседал во главе стола, по правую руку от него располагалась экономка. Остальные слуги сидели в порядке убывания значимости по мере удаления от высокой особы дворецкого: сначала старшие слуги обоих полов, вперемежку; затем ливрейные слуги — сначала женщины, потом мужчины — в порядке старшинства. И наконец старший кучер, мистер Фамфред, по воскресеньям уступавший свое обычное почетное место мистеру Такаберри, утверждался на противоположном конце длинного стола, с грумом по одну и другую руку, поистине великолепный в своих плисовых штанах по колено и обшитом золотым галуном жилете.

В данном случае Боб занял место за столом, и обслуживать всех пришлось нам с Бесси. Во время первого блюда старшие слуги вели беседу между собой, а низшие по положению хранили почтительное молчание, покуда к ним не обращались.

Когда мы принесли второе блюдо, Боб подал вино старшим слугам, а Нед обнес портером ливрейных. Когда Боб налил первый бокал вина мистеру Такаберри, сей джентльмен добродушно сказал:

— Ну же, наливай до краев, Эдвард. — Он с улыбкой обратился к мистеру Сампшену: — Ограничивать себя в вине значит оскорблять нашего хозяина намеком на скупость, вы не находите?

Камердинер согласился. Теперь мистер Такаберри завязал с экономкой оживленную беседу о возмутительно высоких ценах на апельсины. (В присутствии низших по званию они держались друг с другом с самой сердечной учтивостью.) Когда все в верхнем конце стола получили возможность высказать свое мнение по данному вопросу и старшие слуги в полной мере продемонстрировали свое право игнорировать остальных присутствующих, дворецкий с великим снисхождением прокричал в другой конец стола: