Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 1

— Можно мне посмотреть эту запись?

На его лице снова выразилась неловкость, и это меня удивило, поскольку я думал, что ему больше нечего скрывать.

— Конечно, если желаете. Где же эта чертова книга? Напомните мне год.

Я сказал.

— А месяц и день вашего рождения?

— Седьмое февраля.

— Ну что ж, это был первый год, когда мы, соответственно акту сэра Джорджа Роуза, начали вести отдельные церковные книги крещений, браков и смертей. Не сомневаюсь, ваша запись окажется одной из первых.

Он открыл самый новый из сундуков, извлек на свет божий фолиант, переплетенный в пятнистую телячью кожу, подняв тучу пыли, шлепнул ее на стол и открыл. Я взглянул через его плечо: в самом деле, запись, относившаяся ко мне, стояла первой. Она была сделана тремя разными людьми: каллиграфический почерк принадлежал мистеру Эдваусону, другой, аккуратный, неизвестному, сделавшему приписку: «и отец», третий, несколько небрежный — моей матушке. Вся запись выглядела так: «10 февраля: Ясный морозный день. Великолепные новости о взятии Сьюдад-Родриго сэром А. Уэлсли. Крещен Джон, сын Мэри Мелламфи из этого прихода, в приватной обстановке, поскольку ребенок близок к смерти. Мистер Мартин Фортисквинс крестный отец и отец: Питер Клоудир из Лондона».

Пока я изучал запись, мистер Эдваусон нервно заговорил:

— Происходило это так: я написал все до слов «крестный отец» включительно, а потом указал вашей матушке, что нужно записать фамилию отца и его церковный приход. Мистер Фортисквинс добавил слова «и отец», и они переглянулись. Их поведение меня очень смутило. Ваша матушка взяла у него перо и добавила: «Питер Клоудир из Лондона». Но приход она назвать отказалась.

Клоудир! Вот что означали инициалы «П. К.» в матушкином медальоне! И «М. К.» — подпись послания к сэру Персевалу. Выходит, Сайлас Клоудир, упомянутый в завещании, состоял со мной в родстве! И еще одно потрясение: фамилия матери не совпадала с фамилией отца. (Быть может, этим объяснялось замечание священника в тот день, когда я обнаружил гробницу Жоффруа де Хафема, а также наша затворническая жизнь в деревне.) И все же я не мог принять это самое простое объяснение. Прежде всего если оно действительно, о моих законных правах не шла бы речь. Я поднял глаза на мистера Эдваусона, который, словно подтверждая сделанное мной заключение, отвел взгляд и неловко кашлянул. Мне пришло в голову кое-что еще: на эту фамилию намекал Квигг, когда прозвал меня «Клоуном». Но откуда мистер Степлайт (иначе Сансью) узнал, что это мое настоящее имя? И действительно ли это мое настоящее имя? Почему матушка явно старалась его скрыть? И почему так не хотела выдать название церковного прихода, к которому был приписан мой отец, — прихода Крайстчерч в Спитлфилдзе, как она нехотя мне призналась? И какова была роль во всем этом дяди Мартина?

В чем бы ни заключалась истина, если мистер Барбеллион так интересовался этой записью, не худо было бы сделать ее копию. (Необходимо пояснить, что рождения в те дни регистрировались исключительно в церковных книгах.) Если моей жизни грозит опасность, это не будет лишним.

— Мистер Эдваусон, если у меня хватит денег вам уплатить, сделаете вы для меня официальную копию?

— Это возможно. Что до вознаграждения, то да, понадобятся плотная бумага, в крайнем случае пергаментная, печать, свидетели. Обычная плата — пять шиллингов. Но, думаю, я отыщу старый лист пергамента. И, поскольку это для вас, мастер Мелламфи, и… хорошо, поскольку это для вас, как я сказал, можно ограничиться тремя. Хотелось бы и еще скинуть, но у меня тоже дети.

Поблагодарив его и пообещав вскоре зайти, я вернулся в хижину Сьюки и застал ее за рамой для вязания; возвратившаяся тетушка хлопотала по хозяйству. Я огорчился, что Сьюки не одна, потому что хотел расспросить ее с глазу на глаз.

— Она рассказала мне, как соседке Фиверфью предложили за ее фригольд двадцать фунтов, — заметила старая женщина, передавая сплетни, услышанные во время работы.

— Жалко, Сьюки, что у тебя нет фригольда, — сказал я.

— Нет-нет, — воскликнула она. — Фригольдеры ничего не получают от прихода, даже больные и старые. Вот почему многие решают, что лучше продать фригольд и взять помощь от прихода — если, конечно, кто-нибудь купит.

— Понятно. Но откуда тогда берутся покупатели?

— А их и не было, только в последние годы появились, — вмешалась миссис Твелвтриз. — Но теперь землю покупает управляющий Мампси, а хижины сносит.

— Почему?

— Говорят, хочет, чтобы деревня была закрыта, как Стоук-Момпессон, — отозвалась Сьюки.

— Ага. — Тетушка встала и снова приготовилась уйти. — Помню, как сносили старую тамошнюю деревню. Я тогда была еще девчонкой. На ее месте разбили парк, а деревню построили там, где она сейчас стоит. Поденщиков туда не стали пускать и арендовать дома им не давали. Таким макаром сэр Персевал перестал платить налог в пользу бедных, а своих нищих работников посадил на шею других приходов.

— Этим они здесь и занимаются, — пояснила Сьюки. — Понятно.

Вот что имел в виду мистер Эдваусон, когда говорил, что управляющий нашел способ скупать фригольды, но не увеличивать налоговую нагрузку на приход!

— И где живут эти работники? — спросил я.

— Многие — в паре часов ходьбы отсюда, вот как сейчас наш Гарри. — Тетушка затянула завязки шляпки. — Или, если найдут домик, живут в открытых деревнях, как Хафем, где есть только фригольдеры. Но это трудная жизнь, ведь налоги не с кого собирать и бедные не получают помощи. Вот почему я не могла остаться там, где умер мой муж.

— Момпессоны должны были вас оставить, — заметил я.

Она серьезно произнесла:

— Не говорите ничего против них, мастер Джон. Муж служил им всю жизнь и до конца дней их уважал.

Когда старуха вышла, я обратился к Сьюки:

— Они никуда не годные хозяева! Знаешь, Сьюки, владеть землей — большая ответственность. Если бы я владел имением, арендаторы были бы счастливы и довольны, управляющих я нанял бы честных и справедливых, землю бы осушил, улучшил бы породу скота и все прочее.

— Красота, мастер Джонни. Хотела бы я, чтобы так и получилось.

— А если я скажу, что, быть может, в один прекрасный день имение достанется мне, как ты к этому отнесешься?

Сперва она решила, что я шучу, но, когда я вкратце рассказал о кодицилле и о моем родстве с семьей Момпессонов, поняла, что я говорю серьезно.

— Но, видишь ли, — заключил я, — чтобы эти надежды однажды осуществились, необходимо, как мне кажется, иметь копию записи о моем рождении.

Сьюки тут же достала необходимую сумму из кожаного сверточка и дала мне, заверив, что деньги принадлежат ей, а не Гарри. Пообещав вернуть их в многократном размере, я поспешил обратно в ризницу.