Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 1

— Смотри, — заговорила матушка. — Видишь трубы за озером над дальним склоном? Думаю, это Старый Холл.

Я различил вдали высокие витые трубы. Не сводя с них глаз, я спросил:

— Кто там теперь живет?

— Это развалины. Они необитаемы уже много лет.

— А скажи, кто истец на процессе?

Матушка нахмурилась.

— Наш враг.

— Кто он?

— Я уже говорила, что этого ты не узнаешь.

— Ты должна сказать.

Она помотала головой, и дальше мы шли молча.

Мы достигли конца озера, где оно сжималось в полоску воды, огибавшую фасад усадебного дома — он стоял на небольшом пригорке по ту сторону изящного мостика.

Внезапно матушка произнесла:

— Придет день, когда ты все узнаешь. Я записала очерк своей жизни, так что ты поймешь… поймешь все, но не раньше, чем повзрослеешь.

— Когда мне можно будет его прочесть?

— Когда станешь совершеннолетним. И еще есть письмо от моего отца, его ты тоже сможешь прочесть.

Письмо из лаковой шкатулки с тигриной охотой, где лежал медальон, который матушка мне показывала! Это письмо предназначалось мне!

— Неужели обязательно ждать так долго?

— Да, — спокойно отвечала она. — Разве только со мной что-нибудь случится.

Гадая, что она имеет в виду, я замолчал.

Дом был уже близко, и — если смотреть спереди, а не сбоку как в тот раз, когда я ходил со Сьюки в Хафем, — это было впечатляющее зрелище. Центральный корпус был высокий, с фронтоном и мощным коринфским портиком; ко входу вели две полукруглые лестницы, простертые вперед как клешни краба. По бокам располагалось два крыла, соединенные с основным корпусом при помощи изогнутых переходов.

Мы начали подниматься по этим ступенькам, и мое сердце отчаянно забилось. Из высокой застекленной двери нам навстречу выступил с легким поклоном слуга в ливрее алого и шоколадного цветов, какую я видел накануне. Когда он выпрямился, мне почудилось, что глаза на его — в остальном бесстрастном — лице смотрят удивленно-враждебно, словно вопрошая, как осмелились гости, прибывшие столь неавантажным способом, как пешая ходьба, топтать эти ступени.

К сему внушительному персонажу и его пудреному парику моя матушка обратилась со словами:

— Будьте добры доложить сэру Персевалу и леди Момпессон, что прибыли миссис Мелламфи и ее сын. Они, должно быть, нас ждут.

Лакей смерил нас холодным взглядом.

— Очень хорошо, мэм, — отозвался он. — Не угодно ли вам будет войти и подождать здесь?

Он почтительным жестом указал на открытую дверь у себя за спиной и отступил, давая нам дорогу, но в тоне слышался скорее приказ, чем приглашение. Мы послушно шагнули через порог и оказались в обширном вестибюле с высоким потолком, мраморным полом, роскошными дверями со всех сторон. В двух каминах пылали жарким пламенем тесаные поленья, вдоль стен стояли ряды стульев с высокими спинками, но ни одного человека не было видно. Самый Центр занимала гигантская каменная ваза с украшениями в виде гирлянд и бараньих черепов. В вышине, на фризах, повторялись рельефные головки, белые как кость, совершенно безволосые, в цветочных венках, похожих на фантастические парики для маскарада.

Лакей последовал за нами в вестибюль и исчез в одной из дверей. Мы нерешительно остановились в центре зала.

Указав на два свободных стула, я вполголоса спросил:

— Нам сесть?

— Думаешь, надо? — шепнула матушка.

Видя, что меня раздражает ее робость, матушка выбрала стул и села. Я встал рядом.

Ждали мы, казалось, бесконечно. Наконец лакей опять появился и направился к нам. Возвышаясь над нами как башня, он проревел:

— Сэр Персевал и леди Момпессон примут вас в судейской зале. Будьте любезны, следуйте за мной, мадам.

Судейская зала, повторил я про себя. Выбор места пророчил, казалось, добро.

— Ему тоже идти? — Матушка тревожно скосила глаза на меня.

— Сэр Персевал и леди Момпессон особо подчеркивали, мадам, что молодого джентльмена надобно проводить в переднюю, примыкающую к комнате, где они встретятся с вами.

Мы последовали за широкой спиной лакея, поспешая едва не бегом, чтобы успеть за его широкими шагами. Сколько мы прошли коридоров, одолели лестниц, пересекли огромных комнат — понятия не имею. Впервые попав в этот дом, я был, конечно, ошеломлен, однако не мог не заметить, что ливрея на обращенной к нам спине была поношенной и заплатанной, эполеты тусклыми, чулки, облекавшие великолепные икры, — пожелтевшими и штопаными. Точно так же истрепались ковры и вся обстановка носила следы разрушений и запущенности.

Наконец с роскошной лестничной площадки мы свернули в небольшую комнату, где, как я понял, мне назначено было ждать. Лакей устремился в другой конец помещения, распахнул высокие двойные двери и проревел:

— Миссис Мелламфи!

Робко оглянувшись на меня, матушка шагнула в соседнюю комнату. Слуга захлопнул за нею двери, бросил на меня суровый взгляд, словно предупреждая против шалостей, и вышел на площадку. Я остался в полной тишине. Прильнул ухом к двери, за которой скрылась мать, но ничего не расслышал. Я огляделся. Окон не было, стены, без картин, были заставлены книжными полками с однообразными томами в строгих кожаных переплетах, которых, как можно было подумать, никогда не касалась человеческая рука.

Внезапно за дверью, через которую мы вошли, послышался негромкий топот. Человек тяжело дышал; судя по всему, он спасался бегством. Через мгновение донесся топот такой же стремительный, но куда более тяжелый — топот преследователя. У самой двери преследователь, казалось, догнал преследуемого, завязалась борьба. «Нет, не надо, не надо!» — крикнул голос девочки. Раздался отчаянный крик боли, погоня возобновилась, но вскоре звуки ее затихли вдали.

Я схватился за тяжелую ручку большой двери, повернул ее и осторожно нажал. Дверь подалась. Выглянув через щелку, я осмотрел коридор, который вел к лестничной площадке. Там было пусто, но тут же послышался прежний шум и в конце коридора возникла фигурка. Это была девочка, приблизительно моего возраста, но в том, как она бежала, чудилась какая-то странность. Потом я узнал в ней ту самую бледную девочку, с которой познакомился уже сто лет назад у ворот этого дома.

Она уже почти поравнялась со мной, я толкнул дверь и крикнул:

— Генриетта!

Она взглянула удивленно, но замедлила шаги.

— Иди сюда! — шепнул я, и, думаю, в тот же миг она меня вспомнила. На удивление неуклюже протиснувшись в щель, она вбежала, и я быстро закрыл дверь. Тут же застучали тяжелые шаги, миновали дверь и стихли вдали.

Тяжело дыша, Генриетта глядела на меня. На ней было простое темное платье с голубым поясом, длинные черные волосы кольцами падали вдоль лица, которое казалось особенно бледным по контрасту с черными глазами.